Мрачные мысли томили Улугбека. Поспешный отъезд слишком походил на отступление, бегство. На него нападали какие-то разбойники в его собственной стране. И этот гроб за спиной...
Так он ехал в Самарканд, останавливаясь на отдых лишь глубокой ночью, когда над головой призрачным голубоватым светом начинали сиять звезды и подмигивали с высоты. Как они стали теперь далеки!..
Шахруха положили в мавзолее Гур-Эмир рядом с Тимуром и Мираншахом. Улугбек не присутствовал при похоронах. Он остался в Бухаре, словно не решаясь вступить в собственную столицу.
Какая-то странная нерешительность проявлялась у него во всем. Пришли вести, что мятеж в Герате вспыхнул с новой силой. Абдал-Лятифу пришлось даже бежать из дарованного ему города. Улугбек встретил эту весть равнодушно. Он не послал своих воинов отвоевывать Герат, как ожидали приближенные, и даже не захотел видеть сына, приказав ему прямо отправляться в Балх. Абдал-Лятиф обрадовался: у него не было никакого желания в такой момент встретиться с отцом.
Герат снова перешел в руки неугомонной Гаухар-Шад, которая поспешила туда вернуться со своим Аллаудавлой. Новых походов на Самарканд они, однако, пока больше не предпринимали.
Зима тянулась долго - голодная, тревожная, вьюжная. Улугбек скучал в Бухаре под косыми взглядами шейхов, часто чувствовал себя нездоровым. Несколько раз к нему приезжал сюда Али-Кушчи, рассказывал о делах в обсерватории, делился замыслами новых трактатов о звездах. Улугбек слушал его невнимательно. Мир науки вдруг ушел куда-то очень далеко от него. Он даже начал, как в юности, снова гадать по звездам. Но из этого тоже ничего не получалось: глядя на Зухаль или Меррих, Улугбек вместо гороскопов невольно начинал вести в уме сложные расчеты их путей в небе...
Он ничем не мог надолго заняться, не мог ни в чем найти покоя. И все время с тревогой ждал, откуда грянет новый удар.
Удар последовал, откуда он меньше всего ожидал. Нанес его собственный сын. За зиму Абдал-Лятиф отдохнул в своем Балхе, забыл о недавних страхах, когда убегал из Герата на взмыленной лошади. Отец был стар, болен, и он решил объявить ему войну.
Улугбек выступил с армией навстречу сыну, оставив наместником в Самарканде своего любимца Абдал-Азиза. Помощником Улугбека в этом походе стал его племянник и зять Абдулла.
Два войска - отца и сына - встретились на берегах Аму-Дарьи. Там они стояли целых три месяца. Ни один не решался нанести первый удар. Изредка только происходили мелкие стычки. Во время одной из них по-глупому попался в плен разгорячившийся по молодости Абдулла, и Улугбек остался без помощника.
И тут он получил еще один удар - в спину. Абдал-Азиз, дорвавшись до власти, начал куражиться, притеснять в Самарканде семьи эмиров, сидевших с войском на берегу Аму-Дарьи. Эмиры стали в отместку вести тайные переговоры с Абдал-Лятифом и даже пригрозили выдать ему Улугбека. А у стен Самарканда тем временем снова появились кочевники на бешеных степных конях. Теперь это оказались туркмены, и у них был свой предводитель, некий мирза Абу-Саид, выдававший себя за внука покойного Мираншаха. Это с готовностью подтверждали многие сейиды и шейхи.
Улугбек бросился спасать Самарканд. Ему удалось отогнать невесть откуда взявшегося нахального «родича». Потом он снова, захватив с собой Абдал-Азиза и загоняя по дороге лошадей, помчался на Аму-Дарью.
Казалось, вся жизнь его теперь заключалась лишь в том, чтобы поскорее пересаживаться с одной лошади на другую. Он спал тревожно, урывками. У него болела спина и часто темнело в глазах, так что он дважды чуть не свалился с седла. Ведь ему шел уже пятьдесят шестой год - совсем не подходящий возраст для таких скачек.
До Аму-Дарьи Улугбек так и не доехал. Было уже поздно.
Абдал-Лятиф успел переправиться через реку и усилить свою армию за счет перебежчиков эмиров. Он встретил отца возле кишлака, который когда-то честолюбивый Тимур приказал называть Димишком (Дамаском), и разбил его войско в коротком бою.
Не думал никогда Улугбек, что в старости ему снова придется бежать на неоседланной лошади. И от кого - от собственного сына! Все изменили ему.
И все повторялось, как уже было когда-то. Улугбек прискакал к воротам Самарканда - они не открылись перед ним. Изменники придворные поспешили перейти на сторону победителя.
И снова мчался Улугбек по размытым, грязным дорогам под холодным осенним дождем. Вместе с ним остались только перепуганный Абдал-Азиз да несколько преданных нукеров.
Не останавливаясь, проскакали они через мрачные «Ворота Тимура». Улугбек не удержался и оглянулся. Надпись, сделанная по его приказу, отчетливо виднелась на скале, словно ее вывели только вчера:
«С помощью аллаха, величайший султан, покоритель царей народов...»
Она сделана добротно, на века, как и мечтал Улугбек. Но как быстро она устарела! Он уже больше не величайший султан, даже не просто ученый, смотритель обсерватории. Он жалкий беглец, за которым идет погоня...
Петля вокруг них сужалась. Они прискакали к стенам Шахрухии, чтобы двинуться дальше на север, куда-нибудь в Ташкент и еще дальше. Но и тут не только не приняли их, но даже попытались схватить и выдать Абдал-Лятифу.
И тогда Улугбек приказал остановиться. Он больше не станет бегать по осенним полям, словно заяц, затравленный гончими. Он вернется в Самарканд и отдастся в руки Абдал-Лятифа. Ведь это все-таки его родной сын!
Так и сделали. И вот отец стоит перед сыном с повинной головой. На него смотрят придворные. Вчера еще каждый из них лез из кожи, чтобы заслужить какую-нибудь милость от Улугбека. Сегодня они словно не узнают его.
Абдал-Лятиф принял отца милостиво.
- Где ты хочешь жить? - спросил он. - В Бухаре или в Самарканде?
- Я уже стар и скоро предстану перед аллахом, - сказал Улугбек. - Позволь мне отправиться на поклонение в Мекку.
Сын согласился. В тот же день Улугбек начал собираться в дальнюю дорогу.
Он не знал, что дорога окажется короткой. В тот же день произошло много странных событий, удивлявших непосвященных в тайную игру.
В этот день Абдал-Лятиф, ссылаясь на благочестивый пример Тимура, объявил, что престол должен занимать истинный хан из рода чингисидов. Все, в том числе и он сам, Абдал-Лятиф, будут свято выполнять волю этого хана. И в тот же день хан появился во дворце и с опаской уселся на трон Тимура, - это был какой-то нищий, схваченный на улице и наскоро переодетый в нарядный халат. Имя его так и осталось никому не известным.
В этот день в покои Абдал-Лятифа провели плечистого мрачного человека с дамасской саблей на перевязи, и между ними произошел короткий разговор:
