Иногда к желанию приобщиться к вольному к вольному братству примешивался откровенно меркантильный характер. Особых финансовых затрат членство не требовало — ежемесячные взносы равнялись 15 франкам, — а польза могла быть существенной. Считалось, что там, где бессильны связи профанские, то есть национальные, денежные, бюрократические и т.д., могут помочь связи братские. Вполне откровенно об этом рассказал в воспоминаниях «Я унес Россию» автор «Ледяного похода», писатель Роман Гуль, вступивший в братство в надежде выхлопотать визы для семьи брата, желавшего перебраться из Германии во Францию. Гуль обратился за помощью к видному масону Мануилу Маргулиесу.
«Я, вам, конечно, очень сочувствую в вашем трудном положении и хотел бы помочь, — ответил тот. — Но реально помочь я вам могу только своими масонскими связями. Вот вы, например, упомянули имя депутата от Лот-и-Гарони Гастона Мартэн, я его знаю как масона и могу обратиться к нему с просьбой похлопотать о вашем деле в министерстве внутренних дел. Но все это я могу сделать, конечно, если вы вступите членом в нашу ложу. Тогда я могу хлопотать о вас, как о брате.
— Мануил Сергеевич, — сказал я, — скажу вам откровенно, о масонстве я не имею никакого представления. Все, что я о масонстве знаю, это по "Войне и миру" Толстого. Помните, как Пьер Безухов встречается в Торжке, кажется, с большим масоном Баздеевым, и тот вовлекает его в масонство.
— Ну, это старина-матушка! — с улыбкой перебил меня Маргулиес. — Я с вами буду совершенно откровенен, ибо хоть мы и не были знакомы, но я вас знаю как писателя, у нас много общих друзей, отзывающихся о вас очень хорошо. Я состою досточтимым мастером в ложе "Свободная Россия" в "Великом Востоке Франции". Я основал эту ложу. И "Великий Восток Франции" стремится основать как можно больше русских лож как духовный и политический противовес большевизму. Пока у нас только две ложи "Свободная Россия" и "Северная звезда", где досточтимый мастер Николай Дмитриевич Авксентьев, которого вы хорошо знаете. Скажу заранее, чтобы парировать ваше впечатление от описания Толстым ритуала посвящения Пьера Безухова в масоны. Во Франции испокон веку существуют два масонских Посвящения — "Великий Восток Франции" и “Великая ложа Франции”. Между ними есть разница в том, в “Великой Ложе Франции” ритуал гораздо сложнее. Там блюдется “шотландский ритуал”. У нас все это значительно упрощено. Короче скажу, наше объединение больше с политическим, антибольшевистским уклоном. И если вы вступите к нам в ложу, то встретите многих своих знакомых».
Забегая вперед, скажем, что виз для родственников Роман Гуль так и не получил, ибо слухи о масонском всемогуществе оказались сильно преувеличенными. Да и судьбы иных русских братьев подтверждали, что членство в масонской ложе редко кому приносило удачу в делах профанских. А успехи в карьере или финансах были чаще следствием таланта или везения, нежели посвящения в духовное братство.
Да и в литературных делах масонские связи мало что решали. Пустым славословием на страницах журналов братья не занимались, взглядов своих из соображений корпоративности не меняли, предпочитая сохранять объективность или просто личные пристрастия.
При жизни Осоргина Газданов ни разу не откликнулся на его книги, поскольку при всем уважении к старшему другу он не считал его творчество большим вкладом в литературу, а лгать, льстить он не мог. И если на повесть Алданова «Бельведерский торс» он и написал положительную рецензию, то не потому, что ее автор был масоном, а потому, что считал его замечательным историческим писателем (о чем многократно заявлял в своих статьях уже после смерти Алданова). В то же время, высоко оценивая историческую достоверность его произведений, он признавал, что в отношении писательского мастерства Алданов уступает Алексею Толстому (автору «Петра Первого»).
Что касается творчества самого Газданова, то среди его рецензентов прежде всего бросаются в глаза имена масонов: Марк Слоним, Михаил Осоргин, Георгий Адамович, Антонин Ладинский. Легко заметить, что никто из рецензентов, братьев по ложе, не занимался восхвалением творчества брата Газданова, а подходил к нему с самой строгой меркой.
То есть в действительности оказывалось, кто с чем в братство приходил, тот с тем на Восток Вечный и отправлялся. «И в этом смысле, — признавался Роман Гуль, — мой прыжок оказался совершенно напрасным. Но о "прыжке" я не жалел, ибо встретил много интересных людей».
Действительно, на масонских собраниях встречались люди, которых мирская жизнь обычно друг с другом не сталкивала. На агапах – масонских ужинах – за одним столом вместе с бывшими офицерами, инженерами собирались и бывшие министры вроде Керенского, и настоящие аристократы вроде Вяземского, Шереметева, Орлова-Давыдова, и промышленники вроде Лианозова, и известные деятели культуры вроде Адамовича, Фондаминского, Алданова. Отсюда вполне объяснимы и иные мотивы, скорее психологического характера, побуждавшие русских эмигрантов вступать в масонские ряды. Их довольно просто изложил брат Пьянков в пересказе того же Романа Гуля:
«Все эти разговоры о "братской любви к людям", о "нравственном самоусовершенствовании", "о совокупном познании истины", "О Боге как существе всемогущем, вечном и бесконечном", все это словеса, прикрывающие суетность. Часто человек идет в масонство, чтобы не быть просто обывателем Иваном Ильичом, а стать неким "братом охраняющим входы" или "братом дародателем", и это льстит — чему? Его суетности. Наш "брат" Н. Н. Евреинов правильно развивает теорию "театрализации жизни", так называемого "театра для себя". "Театр для себя" живет в каждом. И вот, когда Иван Ильич преображается из простого обывателя в "брата, охраняющего своды", он входит уже в какую-то роль. И роль эта ему нравится. Пусть экзистенциально он тот же Иван Ильич Перепелкин, но для себя он уже "брат дародатель" или "брат, охраняющий своды". И какие-то в миру знаменитые люди называют его, простого Ивана Ильича, своим "братом"».
Так или иначе, но благодаря исключительной веротерпимости и широте взглядов масонских лож в конце 1920-х – начале 1930-х в них шли молодые и старые, богатые и бедные, православные и иудеи, атеисты и язычники.
Но, упомянув о причинах вторичных, обратимся к основным, так как именно они побудили нашего героя вступить туда, куда его, презирающего ритуалы и обряды, будь то в церкви или на плацу, не могли бы заставить вступить ни мифические связи, ни желание приобщиться к сильным мира сего. Гайто интересовало масонство как таковое. И первое представление о нем он получил от Осоргина, утверждавшего, что «искусство без символов невозможно, а масонство есть искусство».
