Ознакомительная версия.
Верно, что нашим солдатам удалось занять большую часть города. Верно и то, что они тут и там расширяли свой ударный клин и отбросили русских еще немного назад. Но все усилия соединиться с германскими силами, наступавшими с Кавказа, или установить контакт с армией к северу от нас оставались, как говорят военные корреспонденты, тщетными.
Наконец, весь фронт в определенном смысле стабилизировался. Наши бесчисленные атаки не приносили ощутимых результатов, и неизменные контратаки всегда отбрасывали нас назад к исходному пункту.
Проще говоря, русским удалось остановить наступление немцев.
Постепенно с обеих сторон активность боевых действий угасала, и на смену ей пришло выжидание, все возраставшее с каждым днем напряжение и опасение, что все это кончится настолько ужасно, что даже невозможно предугадать.
* * *
Каждый вечер грузовик походной кухни преодолевал несколько сотен метров до нашей позиции и привозил еду. В то время как древние русские бипланы – мы называли их «зингеры», потому что считали, что их моторы звучали, как старые швейные машинки, – летали над нашей головой, сбрасывая осколочные бомбы, столько же на наши позиции, сколько и на свои, мы отряжали по одному солдату от каждого отделения за горячей едой в котелках.
Однажды, когда совсем стемнело, мне посчастливилось быть оправленным туда – и, к несчастью, на обратном пути я заблудился. Проплутав, очевидно, по кругу, и, наверное, не один час глубокой темной ночью, не встречая никого, кроме «зингеров» над головой, я стоял, безоружный, посреди этой бескрайней степи, держа в каждой руке по котелку давно остывшего супа. Я не знал, был ли я между позициями, за своими собственными или за вражескими.
Нужно было что-то предпринять, поэтому я крадучись пробирался вперед, напрягая все органы чувств. Вскоре что-то появилось на моем пути – что-то темное с более светлым пятном наверху. Осторожно подойдя ближе, я распознал, что это мертвая лошадь с чем-то наполовину согнувшимся на ней, а то, что я принял за ветку дерева, было поднятой рукой мертвеца. В ужасе и замешательстве я застыл как вкопанный.
Затем послышалось какое-то странное клокотание, исходившее от земли, и вся эта живописная картина пришла в движение. Поднятая рука покойника двигалась. Согнутые пальцы тянулись к моему горлу! А мертвец хохотал, колыхался от хохота…
Пока я стоял в оцепенении, застыв на месте, как глупый кролик перед удавом, все стало ясно. Лошадь была еще не мертва, просто в последней агонии, и ее конвульсивные движения шевелили мертвого человека.
Русские, которых я избежал в ту ночь, не были столь ужасны, как этот мертвец и его конь, и я был очень рад вернуться обратно в лагерь.
* * *
Наш перебежчик Зеф, о котором немногие из роты, теперь почти целиком состоявшей из пополнения, знали, что он всего несколько месяцев назад был на другой стороне, однажды подобрал у одного из убитых винтовку с оптическим прицелом. И мы, чтобы скоротать время, заползали за насыпь и по очереди становились снайперами. Правила были такими, что тот, кто должен был стрелять, выбирал жертву и показывал ее другим. У нас у всех были полевые бинокли, так что мы могли следить за тем, что происходит.
– Вон тот, – указал Францл, – примерно в десяти сантиметрах влево от мертвой лошади.
Это был точно русский. Наклонившись, он доставал свою армейскую флягу. Францл тщательно прицелился и выстрелил. Русский согнулся пополам и больше не шевелился.
– Убит! – крикнул Францл.
– Убит, – подтвердил Зеф.
– Точно, – согласились мы с Шейхом, и Шейх отметил Францлу два очка.
Я подстрелил того, кто перелезал из своего окопа в соседний.
– Готов! – воскликнул я.
– Нет, нет, посмотри как следует, он еще шевелится, – настаивал Шейх.
– Да, он двигается, – решил Францл, и так же думал Зеф.
– Только одно очко, – подвел итог Шейх и записал его.
Однажды Шейх поразил бутылки с зажигательной смесью, разложенные перед окопом. Это, конечно, были бутылки, наполненные горючим веществом, использовавшимся только против танков. Выстрел произвел настоящий фейерверк, и русский танцевал перед окопом, пытаясь сбросить с рук горящий «коктейль Молотова», что вызвало у нас гомерический хохот.
Эта стрельба по русским была приятным времяпрепровождением. Мы никогда не думали о нем как о хладнокровном убийстве. Это был просто спорт – тот же самый спорт, за который Ковак, Вилли и Пилле расплатились своей жизнью. Мы стреляли не для того, чтобы сослужить службу своей стране. Пожалуй, говорю об этом со всей откровенностью, мы делали это просто потому, что случайно нашли винтовку с оптическим прицелом и знали, как ей пользоваться.
С другой стороны, когда мы трогали какого-нибудь убитого, мертвый и живые часто взлетали на воздух – русские закладывали небольшую мину под гимнастерку убитого.
* * *
Теперь по ночам бродили темные фигуры тяжело нагруженных людей, которые сновали перед нашими окопами; лязг и стук лопат были слышны до зари. Это были наши саперы, устанавливавшие мины. Прыгающие мины. Когда прикасаешься к ним, они сначала подпрыгивают, а потом взрываются. Они были нам хорошей защитой. Только если их устанавливали, это значило, что атаки русских ждать недолго.
Когда мина взорвалась, мы приняли взрыв за неожиданную атаку и схватились за оружие. Но когда это место осветили, в качестве мишени перед нами предстал всего лишь пони, который случайно забрел на поле боя, задел одну из мин, а потом, тяжело раненный и пронзительно кричащий, дергал ногами, пока не взорвал еще одну мину, которая завершила дело.
Нам было жалко этого пони. Он был ни при чем, он не принадлежал ни к какой армии. Это был просто бедный, несчастный, маленький пони. В данном случае нам было его по-настоящему жаль.
* * *
И снова нам сопутствовал временный успех против русских. Мы прорвались через их позиции на узком участке. И тут наступило время Шейха уйти в небытие. Когда мы пробивались вперед, сильно измотанные, через позиции русских, почти не встречая сопротивления, он смотрел вокруг на всех убитых и раненых и говорил:
– Держу пари – большинство этих негодяев только притворяются.
Нам приходилось быть осторожными. Очевидно, русские стали более опасными, со всеми их ударными отрядами, ополчившимися теперь на нас. Но хотя среди них было немало фанатиков, обычно достаточно было бросить взгляд в глаза человека или на его рану, чтобы сказать, опасен он или нет.
Шейх приблизился к русскому, лежавшему лицом вниз. Он толкнул его, и русский зашевелился и застонал. Шейх хотел перевернуть человека, чтобы посмотреть, что с ним.
Ознакомительная версия.
