Однако через несколько дней выяснилось, что это был вертолет президента Бразилии, и ко мне явилась целая официальная делегация попросить — упаси Бог! — не поднимать шума…
Бразилия очень буйная страна. В Рио нашлась одна похожая на меня девушка. Шла она себе спокойно по улице, как вдруг на нее налетела толпа и сорвала с нее всю одежду.
В Японии меня поразила параноидальная страсть ее жителей к чистоте. Они постоянно, и притом все, что-то чистят и дезинфицируют.
Мы с Паскуале сидели однажды в ресторане и вместе с остальными что-то пили. Вдруг вошел небольшой отряд одетых во все белое, похожих на санитаров, людей, которые молча принялись все мыть и дезинфицировать…
Должна признаться, это тоже как-то страшновато. Нас, людей Запада, пугает превращение жизни в ритуал (высшее и самое важное проявление этой страсти — чайная церемония). В Японии это чувствуется во всем. В сущности, мистическая приверженность к чистоте — часть той же самой философии, философии все большего отрыва от жизни. Во всяком случае, у меня сложилось именно такое впечатление.
О Мексике сохранились самые чудесные воспоминания: какие краски, какие замечательные барочные церкви, народ…
А потом Куба. Самое яркое воспоминание о поездке на Кубу связано у меня с сумасшедшим пилотом самолета, на котором мы летели с Паскуале. Это был самолет внутренних линий. Не помню уж, откуда и куда мы летели. Пилот пришел в раж от моего присутствия и решил продемонстрировать мне все свое искусство — и так на протяжении всего полета. Мы с Паскуале были совершенно уверены, что погибнем.
На Кубе я посетила школы. И меня приятно поразило, что малышам там преподают старики: считается, что они умудрены знанием жизни. Старые люди преподают детям все, что знают и умеют сами, так что малыши приобретают удивительные навыки ручного труда и сами изготовляют себе игрушки. На наших глазах они делали даже футбольные мячи.
Сегодня с Кубы приходят очень печальные вести. Я видела ее бедность, можно сказать, потрогала ее собственными руками, но, когда мы там были, то есть в 1978 году, мне показалось, что кубинцам все же удается сочетать бедность с радостью жизни. Кубинский народ так красив! В том, 78-м году кубинки открыли в Гаване Дом женщины, где они собирались и все вместе умно и смело решали свои проблемы.
Но, пожалуй, самые милые, веселые и приятные воспоминания, связанные с моими путешествиями, подарила мне Швеция.
Я ездила туда на премьеру фильма «Мир цирка». Это был своего рода тур по странам Северной Европы: после посещения Норвегии и Дании мы приехали в Швецию. Мне стало жаль, что там не было снега, и я сказала об этом кому-то в отеле. На следующее утро к отелю подогнали несколько грузовиков снега и ссыпали его у самых дверей.
Вечером, после премьеры фильма, нам устроили коктейль. Я спустилась в холл в наряде от Нины Риччи, с шиньоном, изготовленным самим Александром, чтобы присоединиться к ждущей меня американской делегации. Все вместе мы направились к выходу. У дверей отеля стояла машина и кто-то, открыв дверцу, пригласил меня сесть. Я села и через минуту сообразила, что в машине находятся четверо шведских студентов — моих завзятых фанатов, которые осторожно, так, что волосок не упал у меня с головы, с веселыми шутками похитили меня, чтобы избавить от скучного приема, на который я направлялась, и повезли показывать город.
По правде говоря, это не совсем точное выражение «волосок не упал», потому что первым делом они со смехом и очень вежливо попросили меня распустить волосы, чтобы я обрела свой, столь милый их сердцу, девичий облик. Я выполнила их просьбу: меня и саму все это очень позабавило, позволило почувствовать себя такой же, как они. Потом я узнала, что на мой поиск была брошена целая армия полицейских, но мы сумели от них уйти. Ребята засыпали меня подарками. Я до сих пор храню тяжелый серебряный браслет — воспоминание о том необыкновенном и веселом вечере. По окончании туристской поездки по Стокгольму меня привезли к месту, где проходил прием и где я сразу же натянула на себя маску блестящей и скучной дамы.
А потом? Потом память переносит меня в Таиланд, воскрешая приятное чувство, с которым ты просыпаешься под звон колокольчиков проходящих мимо бонз, или возвращает в заледеневшую Эстонию. Помню — минута за минутой — наше путешествие по Амазонке на маленьких рыбачьих лодках. Там нас постоянно подстерегала опасность — бурные течения, стволы затонувших деревьев, дикие звери. И снова в памяти встают буйство и величие природы, тишина, непривычные звуки. Я уже говорила: я католичка, так как родилась в католической семье. Но молюсь я только своему Богу, а мой Бог — это природа, деревья, цветы, солнце, луна, звезды… И два самых прекрасных заката, какие я только видела в своей жизни: африканский, среди барханов пустыни, и австралийский, опять-таки в пустыне, где безбрежное небо словно втягивает в себя пустыню, сливаясь с ней в единой гигантской вспышке красного пламени.
У меня две, нет, три любви: моя родина, Париж и… Италия
Да здравствует Италия, несмотря ни на что! Несмотря на то что она так изменилась с тех пор, как я приехала туда впервые.
Тогда, в первый раз, для меня, приехавшей из Африки, увидеть Италию, Венецию, Рим было все равно что высадиться на Луну. Все там так отличалось от привычной для меня тишины, далеких горизонтов, безбрежного звездного неба. Италия показалась этаким невероятным скопищем людей, которые постоянно куда-то спешили и вдобавок так громко разговаривали.
Эта первая встреча и удивила меня и развеселила: все смеялись, шутили, повсюду ощущалась радость жизни, даже на грандиозных политических дискуссиях, происходивших повсеместно — и на улицах, и в помещениях.
В сущности, в обсуждение политических проблем итальянцы вкладывали такую же страсть к спорам и горячность, как и в обсуждение футбольных матчей.
Но с некоторых пор споры, особенно политические, стали более резкими, злыми, а люди — более напряженными, не такими располагающими к себе, как раньше. Наш прекрасный народ, такой веселый, такой открытый, теперь замкнулся в себе, словно отгородился ставнями от внешнего мира. Сегодня в Италии царит атмосфера буйства и горечи, напоминающая мне порой мою первую поездку в страны Востока.
И все же я продолжаю чувствовать себя стопроцентной итальянкой и счастлива, что это так. Еще и потому, что я храню верность идеалам отца. Живя в Тунисе, он мог бы решить все проблемы, приняв французское гражданство. Это облегчило бы его положение и отношения с людьми, положило бы конец тысячам мелких неприятностей и ущемлений, которые пришлось вынести нам во время войны. Но отец не пошел на это и всегда повторял: «Я родился итальянцем и останусь им».
