Днём, чтобы экономить топливо, б’ольшую часть времени я проводил на грунте, всплывая только на короткий период для вентиляции лодки. И тут же какие-нибудь бдительные самолёты снова загоняли нас под воду, сбрасывая пару бомб. Ночью я подходил ближе к берегу.
Всю ночь мы оставались на мостике, всматриваясь в темноту. Первый прилив усталости отгоняли чашкой хорошего крепкого кофе. Второй прогоняли сигаретой, тщательно прикрываемой, чтобы её не было видно со стороны. И, наконец, хорошо помогала держаться на ногах чашка горячего бульона.
Находясь близ берега, мы видели огни города. Это должен был быть Уилмингтон, а на другой стороне была радиостанция на острове Карритек. Счастливые ребята! Чего мы не видели, так это судов.
Не успел я спуститься в лодку и получить сообщение о британской высадке в Сен-Назере, как снова показался эсминец. Вахтенный офицер сразу изменил курс, и эсминец, силуэт которого был ясно виден, медленно пересёк наш курс. У нас была хорошая позиция для выстрела, но я не мог рисковать промахнуться: если бы я промахнулся, то мы оказались бы в крайне тяжёлом положении на мелководье. Тщательно все взвесив, я отказался от атаки. Позднее выяснилось, что торпеда, которая предназначалась для выстрела, оказалась недоброкачественной.
Для довершения картины можно сказать, что к эсминцу присоединились два корабля противолодочной обороны.
Объяснением этому весьма необычному стечению кораблей был сигнал, который мы получили на следующий день. По-видимому, в предыдущий день другая лодка вблизи этого места потопила патрульный корабль, вот они и забегали. Вот откуда многочисленные взрывы глубинных и авиационных бомб. Нам они не вредили, но портили отдых.
30 марта я развернулся на восток, так как запасы топлива истощались. После того как мы вышли из зоны холодной воды у американских берегов и попали в Гольфстрим, температура воды за четверть часа выросла на семь градусов. То мы сидели в шерстяных фуфайках и шарфах, а через четверть часа – уже в рубашках и коротких штанах!
С берега дул холодный западный ветер, и от тёплой поды поднимался плотный пар. Казалось, что мы попали в огромную баню.
Едва видимость улучшилась, снова взялись за работу самолёты. В последний день марта, при отличной для атаки погоде, появился танкер, он сам шёл мне в руки. По крайней мере, мне так казалось. Я немедленно погрузился. Через перископ я увидел, что танкер энергично делает зигзаги, причём через небольшие интервалы. Я сделал всё, чтобы выйти на позицию для выстрела. Пот струился по моему лицу. Наконец после двухчасовых выкрутасов я решил выпустить пару торпед с весьма большой дистанции и неудобного угла. Вопреки моим ожиданиям, обе поразили цель, попав в корму. Я увидел два широких, но не очень высоких столба воды и услышал два глухих взрыва. Торпеды всё-таки сильно повредили танкер, водоизмещение которого я оценил приблизительно в 8 000 тонн. Танкер замер на месте с сильным креном, и затем, спустя пять минут после поражения, погрузился кормой под воду и исчез. Я уже несколько минут как убрал перископ, когда радист, парень с живым воображением, доложил, что над нами что-то горит. Но треск был не чем иным как звуком лопающихся переборок.
Когда мы всплыли, на месте танкера не увидели ничего, кроме гигантского масляного пятна.
* * *
Мы сидели за обычным вечерним скатом – лучшим занятием для успокоения нервов и изгнания из головы жутких зрелищ, свидетелем которых мы были за день, – когда во второй раз за день заметили цель. Район, что и говорить, оказался весьма уловистым!
Над морем опустилась темнота. Луна спряталась за толстым слоем облаков, и я очень желал, чтобы она там и оставалась. Начиналась наша первая атака с надводного положения. Я быстро произвёл необходимые вычисления.
Первая торпеда прошла мимо. Некондиционная! Я очень надеялся, что судно-шеститысячник, под грузом и вооружённое, ничего не заметило. Так оно и случилось. Я это определил по тому, что оно произвело менее значительное изменение курса, чем до этого. Постепенно я стал подбираться ближе, стремясь занять удобную позицию для повторной атаки, что было работой долгой и кропотливой. К тому же нас подгоняло время: в любой момент могла выглянуть из-за облаков луна.
На этот раз я подошёл близко. Даже без бинокля мы могли видеть палубу судна, и один клялся, что видит орудие, готовое к действию. Если он был прав, то они могли бы быстро развернуться и за считанные секунды уничтожить нас. Но ничего такого не происходило: судно спокойно продолжало свой путь. Вторая моя торпеда тоже сбилась с курса. Мы подождали-подождали – ничего.
Выстрелил в третий раз – и на сей раз попал. Последней готовой к стрельбе торпедой. Дальше всё пошло по заведённому образцу. Судно остановилось и накренилось. Команда спустила шлюпки, быстро и без суеты, что указывало на её опыт в конвойных делах. Судно исчезло навсегда.
Десять минут спустя, когда мы случайно проходили над местом, где затонуло судно, раздался сильный подводный взрыв. Лодку подбросило, нас тоже.
«Достали нас!» – подумалось мне. Хотя как и чем, мне в голову, признаюсь, не приходило.
– Надеть спасательные жилеты! По местам стоять к борьбе за живучесть! – крикнул я, хотя сам не знаю, что это нам дало бы, если нас действительно достали.
Но тут начали поступать доклады. Ущерб, слава Богу, оказался минимальным.
Так в чём же было дело? А в том, что торпедированное судно медленно погружалось, и в тот момент, когда мы проходили над ним, взорвались его котлы.
У нас оставались ещё две торпеды на верхней палубе. Но мы были вынуждены дожидаться лучшей погоды, чтобы перегрузить их в лодку. В первую же хорошую ночь мы занялись этой трудоёмкой работой. Но удача, которая пока что держалась рядом с нами, на этот раз оставила нас. Первая торпеда была бракованной и, предположительно, с ней ничего нельзя было сделать в условиях лодки. А когда стали грузить вторую торпеду, у нас сломалось торпедопогрузочное устройство, и до рассвета мы занимались тем, что возвращали торпеду обратно в контейнер на верхней палубе.
Ну и, конечно, ещё один пароход выбрал именно это утро, чтобы попасть в моё поле зрения. Первую торпеду мы проверили, и, насколько мы могли судить, никакой надежды исправить её не было. Но я все равно подумал, что надо попытаться. Целью оказалось тяжело гружёное судно водоизмещением 6 000 тонн, как всегда вооружённое.
Условия для атаки и позиция были прекрасными, когда торпеда покинула торпедный аппарат. Но она не попала. Через гидрофон мы услышали, что она отклонилась вправо. С парохода ничего не заметили. Он шёл, делая зигзаги в мою сторону. Мне ничего не оставалось, кроме как дать ему уйти. В такую погоду не мог стоять вопрос об артиллерийской атаке.
