Дожди уже смыли эту каинову печать вермахта с дорог освобожденной Европы. Скоро осенние дожди навсегда смоют эту печать и здесь, и, вопреки стонам и проклятиям изгнанных, здешние реки не потекут вспять, не разверзнется земля, не померкнет солнце, и вновь придет в этот край весна и зацветут новые цветы.
Черными глазницами смотрит на пустынную улицу кривая колокольня вросшей в землю старинной кирки. Колокола нет — все колокола в Германии давно перелиты на пушки.
Стоят впервые за много веков часы на кирке. Век за веком шли эти часы, век за веком звал колокол прихожан на крестины и на похороны. Пусты дома, ни единого огонька в окнах, и хозяева никогда не вернутся, никогда не зажгут огонь в потухших очагах, и повинен в этом только Гитлер. Это он потушил здесь 22 июня сорок первого все огни, чтобы под покровом темноты творить неслыханное зло. Это по его приказу сняли старинный колокол в кирке, и последним своим звоном звонил колокол и по «тысячелетнему» будущему рейха, и по семисотлетнему его прошлому на этой
— Кончилось ваше время! — тихо говорит кто-то из разведчиков, оглядываясь на часы с замершими стрелками, древние могильные кресты на кладбище и обелиск в честь солдат, павших на чужой земле за неправое дело, поднявших меч и погибших от меча.
Ваня Мельников смотрит на часы на кирке и машинально бросает взгляд на светящийся циферблат своих часов, не задумываясь о том, что этот его взгляд — веха на стыке двух эпох. На восточнопрусской кирке остановилось старое время, а его часы, часы советского воина, уже отсчитывали новое.
В СТАВКЕ ГИТЛЕРА И ОКОЛО НЕЕ
Гитлер сидел за ужином в своей обычной застольной позе — сгорбившись, положив правую руку с вилкой на край стола, оттопырив локоть и упрямо уперев левый кулак в бедро. Эта поза и то, что Гитлер, как человек, плохо воспитанный, говорил с набитым ртом, шокировало многих фельдмаршалов и генералов, о чем, впрочем, они благоразумно помалкивали. В этот день фюрер выглядел усталым и больным, хотя он и совершил свою вечернюю прогулку в лесу.
Слева от Гитлера сидел начальник партийной канцелярии Мартин Борман, за ним — начальник генерального штаба сухопутных сил генерал-полковник Гейнц Гудериан. Справа сидел в тот вечер 24 октября 1944 года человек, который так же, как и фюрер, не отличался хорошими манерами. Как и Гитлер, он родился в бедной семье и в детстве и юности сильно нуждался. Как и Гитлер, он совершил метеорическую карьеру и стал одним из самых влиятельных и богатых людей в Германии. Как и Гитлер, он носил коричневую партийную форму, золотой значок члена НСДАП и усы щеточкой.
Этого человека называли «некоронованным королем Восточной Пруссии» или «гроссгерцогом Эрихом», а поляки — «Эрихом Первым Кровавым». В 1941-м этот человек готовился заступить на милостивейше пожалованный ему фюрером пост рейхскомиссара и имперского уполномоченного в Москве. О нем говорили как о «самой крупной силе в германской восточной политике». Это был Эрих Кох, с 1928 года гаулейтер и с 1933 года обер-президент Восточной Пруссии, уполномоченный комиссар по укреплению нации, недавний рейхскомиссар Украины и властитель огромной территории от Балтики до Черного моря. Эрих Кох наравне с Гансом Франком, хозяином оккупированной Польши, самый кровавый из сорока кровавых гаулейтеров гитлеровского рейха. Он истребил четыре миллиона украинцев, вывез в Неметчину два миллиона рабов, убил 350000 человек в областях Польши, присоединенных к Восточной Пруссии. Обер-палач Бабьего Яра всегда действовал по правилу: «Лучше повесить на сто человек больше, чем на одного человека меньше».
Гитлер ценил Коха как опытного гаулейтера — он образцово расправился в Восточной Пруссии сначала с немецкими коммунистами и социал-демократами, затем с евреями, энергично взялся и за поляков. Он казнил но 50-100 польских заложников за одного убитого немца, утопил в крови восстание в Белостокском гетто, сжег много непокорных деревень.
В декрете Гитлера от 18 октября о создании фольксштурма (народного ополчения) фюрер ставил всему рейху в пример сколоченные Эрихом Кохом в Восточной Пруссии народные боевые отряды под командованием крейслейтеров НСДАП и старших чинов CA (партийной армии), СС (партийной полиции), НСКК (национал-социалистического автокорпуса) и Гитлерюгенда. Фольксштурм в Восточной Пруссии подчинялся непосредственно рейхсфюреру СС Гиммлеру и гаулейтеру Эриху Коху. Недалек был тот час, когда Кох пошлет свой фольксштурм на гибель…
В одном Кох превзошел даже своих хозяев — Гитлера и Гиммлера, которые физически боялись вида крови. Случалось, он, Кох, лично принимал участие в расстрелах, не только приказывал убивать, но и сам убивал.
В тот вечер за ужином Гитлер и его приближенные говорили о подавлении восстания в Варшаве, о страшной судьбе, уготованной героям-варшавянам.
— Варшава будет гладко обрита! — с пеной у рта хрипло кричал Гитлер, потрясая зажатой в трясущемся кулаке вилкой, с искаженным, осунувшимся и серым лицом, и его усталые иссиня-серые глаза загорались прежним фанатическим огнем.
Кох, надеясь поживиться, предлагал вывезти из Варшавы в Восточную Пруссию по железным дорогам все материальные ценности, прежде чем бывшая польская столица будет стерта с лица земли.
С Варшавы разговор перешел на Аахен — накануне американцы захватили эту древнюю столицу первого рейха, бывшую резиденцию Карла Великого. Гитлер уверял, что американцам не удастся прорвать «Западный вал».
Затем Гитлер заговорил о подготовке к контрудару германской армии на границе Восточной Пруссии. При этом он не раз вспоминал о разгроме русских войск под Танненбергом в 1914 году. За десертом Кох хвастливо уверял Гитлера, что один его бравый фольксштурм, в котором много участников битвы под Танненбергом, удержит вверенную ему провинцию, не пустит в нее большевиков. Все готово к обороне— каждый город, каждый замок, каждый фольварк.
Гудериан угрюмо молчал. Кто-кто, а уж он-то знал о превосходстве русских войск, противостоящих вермахту в Восточной Пруссии. Но Гитлер, подобно великому магистру Ульриху, фанатически верил в свою звезду, принимал желаемое за действительное и считал эту оценку Гудериана «величайшим блефом со времени Чингисхана». Гудериан отчетливо понимал, что советские войска, стоявшие на границе Восточной Пруссии, изготовились к гигантскому и всесокрушающему прыжку на Кенигсберг и Берлин. Понимал и молчал, боясь гнева фюрера, опасаясь за свое положение.
В тот вечер, возможно, говорили о невыловленных советских разведчиках в районе главной ставки…
