Я сразу поднял его, посадил на свои плечи и — бегом вниз к домику, где находился медпункт НП, выделенный от медсанбата (по существу, медпункт был представлен санинструктором, который мог делать перевязки). Я уложил Николая на кровать, он был бледен, видимо от потери крови. Мы быстро перебинтовали ноги. В это время я увидел, что сюда же занесли командира дивизии, тоже раненного, но в правый бок. Сам пришел легко раненный в ногу командующий артиллерией корпуса.
Я простился с Николаем и комдивом, пожелав им быстрейшего выздоровления. Их уложили в санитарную машину и отправили в медсанбат. Когда я вышел из домика, то услышал в подвале плач. Я спустился туда и увидел старшего лейтенанта Лосева, адъютанта командира дивизии, который был смертельно ранен и буквально на моих глазах скончался. Плакали навзрыд шофер командира дивизии и связисты. На душе стало тяжело: ранены мои дорогие боевые друзья и убит любимец управления дивизии скромный Лосев.
В это время шел ожесточенный бой, особенно на участке 596-го стрелкового полка, в командование которым вступил из резерва армии один подполковник, фамилию не помню.
Я сразу стал возвращаться на НП, а связисты доложили, что с КП выехал начальник штаба дивизии полковник Г.С. Безрукавый и заместитель командира дивизии полковник Сидоренко. Начало смеркаться, и, так как НП находился под беспрерывным обстрелом, полковник Сидоренко сменил свое укрытие в рядом расположенном доме, куда я направился.
За 15–20 шагов от дома буквально передо мной раздался взрыв, и я упал. Мне показалось, что я весь изрешечен осколками, и примерно около минуты не мог сообразить, что случилось. Затем я стал осторожно двигать руками и ногами и понял, что осколки меня миновали, правда, гимнастерка была продырявлена сбоку в нескольких местах.
Собравшись на новом ИП, мы приняли решение отразить контратаки пехоты и танков противника, а с рассветом 13–14 апреля силами 596-го стрелкового полка нанести удар в направлении реки Мур на север и отрезать подразделение противника, обороняющееся перед фронтом 715-го стрелкового полка и частично перед фронтом 546-го стрелкового полка. Для оказания практической помощи в выполнении принятого решения меня направили в 596-й стрелковый полк, а начальника штаба дивизии — в его бывший 420-й стрелковый полк.
Находясь в 596-м стрелковом полку, я неоднократно встречался со знавшим меня начальником политотдела корпуса, тогда полковником Григорием Наумовичем Шинкаренко (ныне генерал-майор в запасе, проживающий в Москве).
В течение 13, 14, а затем и 15 апреля с переменным успехом шли упорные кровопролитные бои, так как на этом участке местности между реками Ярава и Мур противник оборонял важное направление, прикрывавшее город Марибор. Это был один из кратчайших путей соединения с английскими войсками, продвигавшимися из Северной Италии. Кроме того, развитие нашего наступления на Марибор угрожало отрезать югославскую группировку фашистов.
Помню, как на НП корпуса, находившемся рядом с НП нашей дивизии, прибыли командующий 57-й армией генерал-полковник Шарохин и начальник политотдела тыла армии генерал-майор Цинев (после войны генерал-полковник Цинев — первый заместитель председателя КГБ СССР) и поставили задачу найти добровольцев, чтобы водрузить флаг на вершине высоты, где перед фронтом 715-го стрелкового полка засел противник и господствует над окружающей местностью. Было обещано наградить орденом Красного Знамени всех, кто останется в живых, а в случае смерти — посмертно орденом Ленина.
Таких смельчаков в дивизии было немало, и солдат 715-го стрелкового полка — фамилию уже не помню — получил-таки за этот подвиг орден Красного Знамени.
В ходе боев в междуречье мы узнали о захвате нашими войсками Вены и об успешных боевых действиях наших войск на берлинском направлении.
В двадцатых числах апреля дивизия получила задачу сдать участок войскам 1-й Болгарской армии, переправиться на северный берег реки Мур и перейти к обороне на участке протяженностью 20–25 километров, фронтом на юг, вдоль реки Мур. В ходе выполнения этой задачи противник атаковал части болгарской армии и несколько потеснил их (примерно на 5–6 километров), однако принятыми мерами немцы были остановлены, и части болгарской армии также перешли к обороне в междуречье Дравы и Мур.
К этому времени к нам в дивизию был назначен новый дивизионный инженер, майор (фамилию не помню). С первой встречи я понял, кого мы потеряли. Николай Огарков был большой друг, человек с большой буквы, взаимоотношения у нас сложились самые теплые и братские. Все делили и радость и горе — все, все. Не скрою, из-за молодости, может быть, ершистости, а порой и невоспитанности своей я иногда допускал несправедливость к товарищам. Но хорошо помню, что это было не по злобе, а скорее из-за недостаточной воспитанности и культуры. Но так сильно я почувствовал горечь расставания только тогда, когда вместо него прибыл другой — я бы сказал, распущенный, неумный, безграмотный офицер, который никого ни в чем не обижал, но и ничего не делал, только много пил и развратничал.
Душа болела, я очень грустил, но вместе с тем попытался найти Н.В. Где он? Как он? В каком госпитале? Об этом я узнавал через начсандива, полковника медицинской службы Яши Темникова. Встретились мы с Н.В. уже потом, после войны — осенью 1945 года в Москве. И казалось — больше никогда не расстанемся, но жизнь сложила все по-своему, не виделись мы после войны более 20 лет.
Заняв оборону по реке Мур и расположив штаб дивизии в санпункте Одранцы (Югославия), мы срочно приступили к инженерному оборудованию местности.
В конце апреля вышел из строя новый командир 596-го стрелкового полка, и исполнявший обязанности командира дивизии отправил меня временно командовать полком. Я командовал полком где-то с 24–26 апреля до 5 мая, пока не вернулся из госпиталя командир дивизии генерал-майор А.Н. Величко.
Командуя полком, я несколько раз встречался с представителями частей 1-й Болгарской армии. Согласовывали взаимодействие на стыках, затем представляли дивизию на согласование взаимодействия в штабе корпуса. Не обошлось без традиционного болгарского хлебосольства.
Чувствуя приближение конца войны, солдаты венгерской армии стали сдаваться в плен. Вначале мелкими группами по 2–3 человека, а затем и целыми подразделениями. Помню, я находился на КП командира 1-го стрелкового батальона, и мне доложили, что сержант и солдат венгерской дивизии «Сент-Ласло» сдались в плен. Я приказал направить их ко мне. По прибытии, после короткого допроса, с разрешения командира дивизии, я их отправил за линию фронта с условием привести все подразделение, обговорив направление и время перехода линии фронта ими.
