Ознакомительная версия.
Непосвящённому вооружение броненосца казалось могущественным. Но сами офицеры говорили, что для Афин – это сила, но для океанского плавания «Св. Николай» – старая галоша. Впоследствии эти слова вполне оправдались: «Св. Николай» участвовал в Цусимском сражении и лежит сейчас на дне Японского моря.
На броненосце была церковь – небольшой алтарь на одной из палуб. На верхней палубе был устроен буфет с бутербродами, фруктами, но обедом нас не кормили. Здесь же присутствовали дамы – жёны офицеров, жившие на дачах в Фалероне. Играл духовой оркестр, и дамы танцевали с нами.
На броненосце я познакомился с военно-морским врачом – Константином Адамовичем Заржецким. Узнав мою фамилию, он непременно пожелал, чтобы я у него побывал на даче, где жила с сынишкой его жена Вера Ивановна, с которой он меня познакомил. Вера Ивановна оказалась очень интересной молоденькой дамой. Они пригласили к себе на дачу также моих приятелей по группе и моего партнёра по пению Еше. Встретиться у них мы условились на другой день вечером. Это был наш последний день пребывания в Афинах, и на этот вечер было назначено посещение Парфенона «при лунном свете». Но приглашение очаровательной Веры Ивановны взяло верх над Парфеноном при лунном свете. Опять я испытывал некоторые угрызения совести в связи с неисполнением официальной программы.
К. А. Заржецкий оказался очень приятным собеседником и большим поклонником моего отца, хотя непосредственно у него не учился. Константин Адамович окончил Военно-медицинскую академию и во флоте отбывал свой стаж за студенческую стипендию. Он давно отслужил положенные три года, о не мог, но его словам, выйти в отставку: каждый раз полученного жалованья хватало только на то, чтобы расплатиться с долгами, а следующий месяц он жил опять в кредит. Он же рассказывал, что финансы Греции так слабы, что когда русские офицеры эскадры получали золотом своё жалованье и меняли его на драхмы, то курс греческой драхмы испытывал большое колебание. Даже небольшой приток русского золота вызывал потрясение в финансах Греции.
Мы провели чудесный вечер. Маленькая белая дачка, вся в зелени, на берегу чудного моря и милые ласковые хозяева – всё производило приятное впечатление. Никогда больше ни Константина Адамовича, ни Веру Ивановну я не встречал. Но историю Константина Адамовича во время Японской войны я слышал от его брата, с которым виделся в Москве значительно позже. История совершенно исключительная.
Когда начались военные действия с Японией, Средиземноморская эскадра присоединилась к той части флота, которая шла на Дальний Восток через Красное море под командованием адмирала Небогатова. У Мадагаскара встретились с эскадрой адмирала Рожественского и далее направились вместе к своей гибели. Всё это превосходно описано у Новикова-Прибоя в его «Цусиме»{228}.
Заржецкий попал на один из кораблей Небогатова. Вера Ивановна с сынишкой переехала к родным в Москву. Там и узнала о гибели русской эскадры в сражении 1–2 мая 1905 года. Корабль, на котором находился Заржецкий, также, пошёл ко дну, считали погибшей и всю его команду. Семейство Заржецких надело траур и 21 мая в день св. Константина и Елены отправилось в церковь – служили после обедни панихиду по убиенном рабе Божии Константине. А вернулись домой – им подали телеграмму из Японии: сообщалось, что Константин Адамович спасён и выезжает кружным путём в Россию. Оказывается, он после крушения корабля несколько часов плавал на каком-то обломке и японцы его выловили, как и многих других, и, взяв с него слово, что по возвращении на родину не будет воевать против Японии, отпустили через нейтральные страны домой. Может, такое рыцарское отношение к нему было проявлено лишь потому, что он врач? Хотя – кто знает. В последующих войнах ничего подобного не бывало. По возвращении в Россию Заржецкий работал в Петербурге.
Распростившись с нашими новыми друзьями и с прекрасной Грецией, мы опять погрузились на «Николая Второго» и в том же порядке отправились к родным берегам. Переполненные впечатлениями от Греции, обратный путь мы воспринимали уже плохо. Ненадолго высаживались в Смирне. Пароход долго стоял перед входом в Дарданеллы. Ночь была тихая, небо – усыпано яркими звёздами.
Такого неба мы в северных широтах не знаем. Стояли у острова Лесбос – родины Сапфо{229}. Ночью прошли Дарданеллы. В Константинополе опять ночевали в Афонских подворьях: оставаться на судне при погрузке угля неприятно. Наша группа по уже знакомому мосту отправилась на старый рынок и накупила разных безделушек на память. Я купил две шитые серебром шапочки, шитую серебром белую сумочку и большой, лёгкий, изготовленный из шёлка-сырца шарф – концы его с длинной розовой бахромой были расписаны розовым шёлком какими-то мусульманскими изречениями. Я привёз его маме, та потом подарила его Катёиушке. Катёнушка долго его носила, и, когда мы после свадьбы ездили по Волге, в Казани татары всё приставали, чтобы мы им продали этот шарф.
Когда мы с покупками возвратились в подворье, то оказалось, что все товарищи отправились на пароход. Мы подхватили вещи и бегом побежали к пристани. «Николай Второй», стоявший посреди пролива, дал уже последний гудок и готов был к отплытию. Мы на лодке подошли к нему, нас заметили, спустили трап, и мы взошли на пароход, который начал к тому времени двигаться.
В Одессе нас построили в ряд с вещами, и таможенные чиновники производили досмотр вещей, но, конечно, это была пустая формальность. В Киеве мы задержались на несколько часов. Я зашёл к Алле Михайловне Томской, которая этот сезон пела у Бородая в Киеве. К этому времени она вышла замуж за певца Дмитриевского и привезла из Италии своего Лёньку, сына довольно известного актёра Сабурова, с которым Алла Михайловна встретилась во время своего сезона в Перми. Сабуров держал обычно труппу «фарса» и этим был известен. Итогом их встречи стал Лёнька, родившийся в Италии, где и рос до пяти лет.
Экскурсанты так были довольны поездкой, что сейчас же стали проектировать такую же экскурсию в Италию. Но тут началась Японская война. Умер С. Н. Трубецкой. Потом революция 1905 года. Так наша греческая поездка и осталась единственной{230}.
Часть четвёртая (1904–1909)
Начало русско-японской войны
О русско-японской войне создано немало талантливых произведений. Но одно из самых ярких описаний её начала – нападение Японии на Порт-Артур, представлено, пожалуй, в повести «Порт-Артур» (не помню автора{231}). Она написана правдиво и беспристрастно.
Из моих ближайших товарищей почти с самого начала русско-японской войны попал в армию как прапорщик запаса (артиллерии) Сергей Кезельман. Впрочем, до фронта он так и не доехал. Его держали где-то около Томска. В Томск к Сергею приехала, сбежавши от родителей, О. Д. Иловайская, за которой он ухаживал, – там они и повенчались. Она была дочерью известного весьма черносотенного составителя учебников по истории Дмитрия Ивановича Иловайского. Родителям её фамилия «Кезельман», конечно, претила, и они были страшно против этого романа.
Ознакомительная версия.
