Ознакомительная версия.
Глава 12. Вильно: «Дом Израилев»
(зима-весна 1900 года)
Третий круг своей жизни в Вильно зимой 1900 года я назвал тогда «Дом Израилев» («Бейт Исраэль») – голод и нищета, поиски работы, постоянные заботы о заработке и одержимая дружба с молодыми ремесленниками, которые оказались без дела и скитались по жизни, составляя часть огромной виленской «армии голодающих».
Когда я приехал в Вильно, у меня в кармане было три рубля. Я заплатил за «квартиру». Стараниями Явеца и Тойбера я получил талоны в дешевую столовую, которая находилась на улице Новгородской. Через неделю я заплатил хозяйке загодя еще за один месяц, опасаясь, что потрачу деньги. Однако и утром, и вечером надо было питаться, и я часто чувствовал голод – даже днем, после дешевой столовой. По совету Янкеля, своего соседа и приятеля, я стал преподавать «написание писем». Янкель испытывал страсть к романам на идише. Он был записан в библиотеку при книжном магазине Ицхака Функа на Немецкой улице. Каждую пятницу он брал там две книги и прочитывал их за неделю. Романы были в основном «американского производства»: «Кровавая богиня Кали», «Чикагская роза» и так далее. Нашу комнату освещала маленькая керосинка на столе, и квартиранты часто толпились вокруг нее, так что Янкелю не всегда хватало света для чтения. Во второй комнате жил юноша, поступавший в педагогический институт, и там всегда был свет. Комнату освещала большая керосинка, и Янкель немного приоткрывал дверь, становился рядом и читал. А этот «будущий учитель» следил за Янкелем и когда видел, что тот погружен в чтение – весь сосредоточенность и любопытство, каждый мускул на лице напряжен, – подкрадывался, медленно приближался к двери и с грохотом ее захлопывал. Уже на третий день пребывания в квартире я понял причину злости и враждебности, с которой Янкель отзывался об этом парне. Янкель, лежа на своей кровати рядом со мной, шепотом рассказывал мне сюжет очередного романа и просил меня «угадать», что же будет дальше. Из ночи в ночь я продолжал оборванное повествование, чем приводил Янкеля в неописуемый восторг. В крайнем изумлении он заметил: «Да ты ведь смог бы быть писателем!» Янкель рассказал, что до меня у него был сосед, который спал на моей кровати, парень из Ольшан, приятель Абы из Воронова, и он «давал уроки» по «написанию писем». Еще он иногда писал письма за плату. Это приносило ему примерно три рубля в месяц. Он много голодал, пока не уехал в Лондон.
Через несколько дней у меня уже были «уроки письма». Ученицей стала одна из соседок, Хана, молодая, высокая и очень приятная женщина, мать двоих детей. Ее муж месяц назад уехал в Америку, и она не хотела, чтобы другие писали письма ее мужу. Она готова была платить аж целый рубль в месяц. Однако учитель должен быть вознагражден за результат, и мы договорились, что когда она начнет делать успехи, то будет платить рубль с полтиной, а когда «будет уметь писать» – прибавит еще полтину. Она должна будет писать каждый вечер столько, сколько я потребую. Я учил ее самым простым способом. Она говорила, что хочет написать мужу, а я писал первое предложение с ее слов, потом показывал ей написанное и предлагал угадать слова – по порядку. Затем мы раскладывали слова на буквы и таким образом быстро продвигались. Через месяц она уже написала свое первое письмо мужу. К счастью, письмо было недлинным. Она пригласила меня и Янкеля к себе в комнату, где жила с двумя детьми. Там царил образцовый порядок, вся обстановка сияла чистотой. В лице этой женщины я обрел товарища и почитательницу. Она всем рассказывала о «юноше из Полтавы» как о «великом мастере и чудесном учителе письма». Еще я учил ее читать книги, а Янкель приносил материалы для чтения из библиотеки Функа. Благодаря Хане я приобрел в глазах хозяйки и квартирантов репутацию «учителя письма» и «деятельного человека», к тому же зарабатывал рубль с полтиной, почти два рубля в месяц… Кроме того, у меня еще были доходы «на стороне»: в бейт-мидраше, где отец Хаима-носильщика при жизни был служкой, я толковал мидраши каждую субботу по утрам после миньяна «старших»; а в бейт-мидраше на улице Стекольной я с самого раннего утра учил Торе группу евреев-ремесленников (по недельным разделам, вместе с главой Мишны). Эта работа также приносила мне примерно два рубля в месяц. Итак, у меня было гарантированных четыре рубля в месяц плюс обед в дешевой столовой, а кроме того, я уже заплатил за квартиру за два месяца – а это немало! В своем окружении я чувствовал себя «обеспеченным», несмотря на ежедневное обеденное унижение, когда нужно было стоять в очереди с тарелкой перед столовой – я не привык к такому «самообслуживанию». За эти два месяца я полностью влился в самую гущу еврейской бедноты города Вильно. Вся голь жила на улице Еврейской и на улице Мясницкой, в переулке Гитка-Тойба и на улице Стекольной, на улице Новгородской и на улице Госпитальной. За эти месяцы я приобрел себе верных друзей и преданных приятелей, и мы вместе попытались спланировать деятельность на благо народа, которая сочетала бы в себе особый «образ веры» и «образ жизни». Это было нечто вроде тайного общества, основанного на дружеской привязанности, которое называлось «Дом Израилев». Наши основные принципы выражались двумя стихами из Библии, которые мы записали в четыре строки: «Я избрал путь веры, / поставил перед собой суды Твои (Псалом 119:30), Ищите добра, а не зла, / чтобы вам остаться в живых (Амос 5:14)». На эти танахические стихи мы нагромоздили груду законоустановлений: о принципах веры и заповедей, о добре и его сущности, о добре для одного и для многих, о зле, которого нужно избегать, об условиях жизни народа и о путях его возрождения.
Наша программа была смесью представлений, мыслей, чувств и духовных исканий, которые переплелись между собой и слились в единое целое в наших сердцах. На людей, с которыми мы пытались дискутировать, эта программа производила странное впечатление. Нашей «теоретической базой» стали Танах и мидраши, хасидизм и религиозная этика, Толстой и социалистические брошюры Бунда, Смоленскин и Ахад ха-Ам, проповеди Цадикова, проповеди-лекции Бриля по истории еврейского народа (о лекциях Бриля много рассказывали мои друзья – он умер почти сразу после моего приезда в Вильно, и я успел его послушать только один или два раза), а также проповеди различных других народных проповедников. Но интересно, что вся эта мешанина из мыслей и суждений, религиозных представлений и чувств каким-то иррациональным образом выкристаллизовалась у нас в план действий, очень красиво и ясно изложенный. Вот наши тезисы: «Ищите добра» и «На трех вещах стоит мир: Тора, труд и милосердие». «"Добро", которое каждый еврей должен требовать от себя и от своего ближнего, состоит в любви к Торе, любви к труду, и любви к Израилю». А «любовь к Израилю» означает «милосердие и благодеяния, которые совершаются из дружеских чувств, независимо от того, заслуживает ли человек этого или нет» (так сформулировал плотник Гершель). «Не зла» – «три вещи сживают человека со света: зависть, похоть и гордыня». «Каждый должен довольствоваться малым, владеть своими инстинктами и остерегаться властолюбия». «За всем этим стоит одна идея – всеобщее равенство» (так сказал грузчик Хаим). «Чтобы вам остаться в живых»; «эти качества – главное условие победы народа в борьбе за существование» (это формулировка Хаима Герцена). В этом пункте мне понравилось только словосочетание «во имя». Мы все согласились с тем, что «выжить» – это значит «возродить Израиль на земле отцов», ибо сионизм «заполняет и охватывает весь наш мир». Плотника Гершеля несколько смущали такие высказывания, потому что он видел в них святотатство.
Ознакомительная версия.
