В Кенвуде я испытал великие счастье и умиротворенность, но это был только короткий период жизни, который должен был закончиться. Не все функции у меня полностью восстановились, и я чувствовал, что нуждаюсь в другой оценке — оценке опытного ортопеда, который посмотрел бы на меня свежим взглядом и дал совет на будущее.
Я позвонил мистеру В.Р. с Харли-стрит, который согласился принять меня на следующий день.
Я рассказал о случившемся со мной с надеждой, но без особых ожиданий. Мистер В.Р. был румяный добродушный человек, с ним было легко; он внимательно выслушал меня, иногда задавая проницательные вопросы, и проявлял интерес ко мне — ко мне как к личности, а не только как к больному; казалось, все его время в моем распоряжении, хотя я знал, что он один из самых востребованных врачей в Англии. Он слушал с полной сосредоточенностью и сочувствием, а потом осмотрел меня — быстро, но со знанием дела и тщательно.
Это — мастер, сказал я себе. Я буду слушать его так же внимательно, как он слушал меня.
— Вы много пережили, доктор Сакс, — заключил мистер В.Р. — Вы не думали о том, чтобы сделать из этого книгу?
Я был польщен, покраснел и сказал, что такая мысль мне приходила.
— Отчуждение, — продолжал он, — это обычный феномен. Я часто встречаю его у своих пациентов, так что обычно предупреждаю их заранее.
Да, это действительно мастер, еще раз подумал я. Было бы все иначе, если бы моим хирургом оказался он?
— В вашем случае, конечно, отчуждение приняло худшую форму из-за полного дефицита проприоцепции. Я все еще могу обнаружить его в колене, хотя он больше не носит симптоматического характера. Однако вы можете столкнуться с проявлениями такого рода, если слишком нагрузите колено. Вам придется как минимум в течение года соблюдать осторожность. Что же касается того, как вы ходите, вы делаете это так, словно у вас еще не снят гипс. Вы держите ногу выпрямленной, как будто у вас нет колена. Однако вы уже можете сгибать колено на 15 градусов — это немного, но достаточно. Достаточно для того, чтобы ходить нормально, если только вы будете эту возможность использовать.
Я согласно кивнул.
— Почему вы ходите так, словно у вас нет колена? Это отчасти привычка — так вы ходили, пока у вас был гипс, — отчасти, я думаю, потому, что вы забыли о своем колене и не можете представить себе, как им пользоваться.
— Я знаю, — сказал я. — Я сам это чувствую. Но мне не удается пользоваться коленом осознанно. Как ни попытаюсь, оно чувствуется неуправляемым, и я спотыкаюсь.
Он на мгновение задумался.
— Что вам нравится делать? Что получается у вас естественно? Каково ваше любимое физическое действие?
— Плавание, — ответил я не колеблясь.
— Хорошо, — сказал он. — У меня есть идея. — На его лице появилась лукавая улыбка. — Думаю, что лучше всего вам пойти поплавать. Извините меня — мне нужно позвонить.
Через минуту он вернулся, улыбаясь еще шире.
— Такси будет здесь через пять минут. Вас отвезут в бассейн. Я приму вас в то же время завтра.
Меня доставили в бассейн Сеймур-Холл. Я взял в аренду полотенце и плавки и, дрожа, приблизился к бортику. Молодой спасатель, стоявший у трамплина, насмешливо взглянул на меня и спросил:
— Эй, в чем дело?
— Мне сказали, что я должен поплавать, — ответил я. — Так мне сказал врач, но я не уверен... Я перенес операцию, так что побаиваюсь.
Спасатель медленно выпрямился, наклонился ко мне, озорно посмотрел мне в глаза и с неожиданным криком «Догоняйте!» правой рукой выхватил у меня трость, а левой столкнул в воду.
Я в ужасе ушел под воду, не сразу поняв, что случилось, но тут провокация оказала свое действие. Я хороший пловец, что называется, от природы, — был таким с детства, даже с младенчества: мой отец, чемпион по плаванию, кидал своих сыновей в воду в шесть месяцев, когда плавание является инстинктом и ему не нужно учиться. Я счел, что спасатель бросил мне вызов. Ну, я покажу ему! Он держался чуть впереди меня, но я быстрым кролем прошел четыре олимпийских дистанции и остановился только тогда, когда он завопил: «Хватит!»
Я вылез из бассейна — и обнаружил, что иду нормально. Колено теперь работало, оно полностью «вернулось».
Когда на следующий день я увиделся с мистером В.Р., он радостно рассмеялся и сказал:
— Замечательно!
Он расспросил меня о деталях, я рассказал, и он посмеялся еще.
— Молодец! Все правильно сделал! — Тут я понял, что все происшествие, весь сценарий — его рук дело, что он объяснил спасателю, что от того требуется. Я расхохотался тоже.
— Чертовская штука! — сказал мистер В.Р.
— Всегда срабатывает! Что тут нужно — так это спонтанность, нужно обмануть человека, чтобы он начал действовать. И знаете, — он наклонился вперед, — с собаками то же самое!
— С собаками? — переспросил я, глупо моргая.
— Да, с собаками, — повторил он. — У меня был случай; йоркширский терьер — миленькая сучка сломала свою глупую лапку. Я вправил кость на место, все прекрасно срослось, но она продолжала ходить на трех лапах, — все берегла поврежденную, забыла, как ею пользоваться. Так продолжалось два месяца. Не ходила она нормально, и все тут. Так что я отвез ее в Богнор и зашел в море, неся глупышку на руках. Зашел как можно дальше, а потом отпустил и предоставил плыть к берегу. Она прекрасно доплыла и на берег выбралась уже на всех четырех лапах. Та же терапия, что и в вашем случае: неожиданность, спонтанность, каким-то образом вызывающие нужные нам действия.
Мне страшно понравилась эта история и вообще общение с мистером В.Р. Мне было приятно, что он сравнил меня с собакой, — это было гораздо лучше, чем считаться уникумом. И это заставило меня понять кое-что насчет элементарной природы животного и движений животного — насчет спонтанности, музыкальности, оживления.
Спонтанность! Вот в чем дело! Однако как можно планировать спонтанность? Тут было какое-то противоречие в терминах. Спонтанность, игривость — это было до смешного ясно, они были сутью терапии и практики мистера В.Р. — обнаружение какого-то действия, которое было естественным и осмысленным, выражением воли, находящей удовольствие в самой себе. Как говорил Дунс Скотт32: «Что вам приятно? Что приносит вам радость?» Терапия мистера В.Р. была, по сути, скоттовской, он интуитивно пришел к выводу, что все функции коренятся в действии и действие, таким образом, есть ключ к терапии — какое угодно действие: игровое, серьезное, импульсивное, спонтанное, музыкальное, театрализованное.
На следующий день я отправился в наш местный бассейн в Килбурне — тот самый бассейн, в который меня кидал отец сорок лет назад, — и с наслаждением по-скоттовски поплавал. Это было так приятно, что я готов был продолжать плавать вечность: ведь действия, которые доставляют радость, противоположны тем, которые есть труд, — в них нет обязательности, нет изнеможения, а только наслаждение и отдых. Выйдя наконец из бассейна, не усталый, а освеженный, я увидел, что нужный мне автобус поворачивает за угол. Без размышления, чисто автоматически я побежал за ним, догнал и вскочил на подножку. Это были еще две победы по-скоттовски — я не знал, что могу бегать или прыгать, и делай я это намеренно, я потерпел бы неудачу. Ведь еще тем утром я печально сказал себе: «Ты можешь ходить, мой мальчик, но никогда не будешь бегать и прыгать».
