Вскоре после девяти часов вечера, после двенадцатичасового сражения, замерли звуки выстрелов. Французы одержали полную победу, но в этот момент триумфа, осуществиться которому он так помог, Дезе уже лежал мертвый, с простреленной грудью, около деревушки Винья-Санта. «Его смерть лишила армию великолепного генерала, а Францию — одного из самых достойных ее граждан» — такова была эпитафия А. Тьера павшему герою. Бонапарт никогда не забывал о своем долге перед горестно оплаканным товарищем. «Я погружен в глубочайшее горе по человеку, которого любил и ценил больше всех», — напишет он на следующий день своим коллегам-консулам.
* * *
В ту же ночь потрясенный генерал Мелас решил просить перемирия, и в течение суток было подписано соглашение в Алессандрии. Австрийцы обязались отвести все свои войска к востоку от реки Тичино и сдать остающиеся крепости в Пьемонте и Ломбардии и Миланскую цитадель, а также согласились воздерживаться от всех операций до получения Бонапартом ответа из Вены на свое предложение мира. Это не был тот полный триумф, который первый консул представлял себе в декабре предыдущего года, но пока было достаточно и этого. В. Слоон писал в этой связи: «Не было битвы, более тщательно объясненной целому народу, как сражение под Маренго. Оно всесторонне комментировалось и современниками, и в последующие времена. Можно было опасаться, что временная неудача в этом бою затмит во мнении несведущих людей грандиозностью главного плана и его выполнения. Надлежало предотвратить возможность всякого неправильного истолкования. С помощью реляций, а также официальных статей в газетах, бесед с репортерами, писем из армии и т.п., распространялись в народе сведения, приписывающие всю заслугу блестящей стратегической комбинации тому, кому она принадлежала по праву, а именно самому главе государства. Совместно с победами Моро, комбинация эта восстановила французские финансы. Моро, занявший к тому времени Мюнхен, взял сразу контрибуцию в сорок миллионов франков с Южной Германии. Бонапарт, в свою очередь, восстановив Лигурийскую и Цизальпинскую республики, обязал их ежемесячно выплачивать французскому казначейству контрибуции, долженствовавшие доставлять в течение года такую же сумму».
События, непосредственно ведущие к Маренго и к тому, что произошло в тот роковой день 14 июня 1800 года, имеют более существенные основания для критики полководческого искусства Наполеона. Целый ряд осложнений и ошибочных расчетов чуть не погубил всю кампанию. Так, переход через Альпы был более простой операцией, чем считают некоторые историки, несмотря на действительно неблагоприятное время года и трудности, связанные с перевозкой артиллерии. Бонапарт недооценил оборонительного значения форта Бард, и, несмотря на искусный маневр у Страделлы, Резервная армия продолжала испытывать недостаток в артиллерии с середины мая до 12 июня 1800 года. В свете имеющейся теперь информации, отделение части войск Шабрана, Дезе, а затем и Лапуапа от общих сил накануне сражения при Маренго выглядит обоснованным с точки зрения стратегии, но ослабление Резервной армии до 23 000 человек перед лицом более мощного противника с тактической точки зрения весьма сомнительно, если не опрометчиво. Последовавшее чуть ли не поражение вызвано навязчивой идеей Бонапарта о нежелании Меласа вступать в бой. Это заключение было основано на непроверенных разведывательных данных, недооценки боевых качеств Меласа как полководца и чрезмерной уверенности Бонапарта в магии собственного имени и репутации, способной внушить страх врагу. Военные историки также критикуют Бонапарта и за то, что он оставил корпус Виктора незащищенным от нападения и первоначально изолированным и т.п.
Говоря о стратегических итогах кампании Маренго, крупнейший немецкий специалист по стратегии граф фон Шлифен писал: «Бонапарт не уничтожил своего противника, но устранил его и сделал беспомощным, и в то же время он достиг цели кампании — завоевания Северной Италии». Маренго, несомненно, явилось важным поворотным пунктом в карьере Наполеона Бонапарта; если его победа сама по себе не выиграла войну, она прочно утвердила первого консула в его главенствующей роли. Он вернулся в Париж 2 июля и был встречен как герой. Однако многие свидетели отмечали, что празднование победы при Маренго не вызвало такого воодушевления, как можно было бы ожидать. «В годовщину 14 июля (день взятия Бастилии. — А. З.), — записала маркиза де Латур дю Пэн, — мы отправились на прогулку… на Марсово поле. После парада национальной гвардии и войск гарнизона показалась небольшая колонна около сотни воинов, одетых в рваные и грязные мундиры; некоторые с руками на перевязи, другие с забинтованными головами. Они несли знамена и штандарты, захваченные у австрийцев при Маренго. Я ожидала бурных, вполне заслуженных аплодисментов, но вопреки моим ожиданиям не было ни одного восторженного возгласа, ни знака радости. Мы были изумлены и возмущены». Несмотря на то что Наполеон назвал свою лучшую верховую лошадь Маренго, а бесчисленные обедающие и по сей день неосознанно почитают его успех, заказывая любимое блюдо Бонапарта — «цыпленка а ля Маренго», в июле 1800 года многие французы понимали, что это сражение не принесло мира. Первому консулу еще предстояло заслужить свою репутацию «миротворца».
Но мир никак не давался Наполеону в руки, несмотря на все усилия. Тогда он решил прибегнуть к дипломатии. С поля боя у Маренго он отправил обращение к австрийскому императору: «Коварство англичан нейтрализовало то действие на Ваше сердце, какое могли бы иметь мои простые и искренние предложения. Война стала актуальной. Тысяч французов и австрийцев уже не стало… Перспектива продолжения этих ужасов настолько угнетает меня, что я решил еще раз лично обратиться к Вам… Дадим нашему поколению мир и спокойствие».
* * *
Следует заметить, что к этому времени со смертью Дезе и Клебера (оба погибли в один день: первый от австрийской пули, другой от кинжала фанатика в Каире) Моро оказывался единственным, остававшимся еще в живых, великим представителем революционных традиций в военном деле.
Несмотря на быстрое ухудшение военной обстановки, обе главные австрийские армии были вынуждены принять только два перемирия — Мелас в Алессандрии и Край в Парсдорфе после того, как Моро взял Мюнхен и Ульм. Австрийский император продолжал сопротивляться всё возраставшему давлению в пользу принятия мира. Переговоры тянулись в Леобене почти все лето, но затем новый договор о денежной субсидии Англии в обмен на военную помощь, подписанный с премьер министром Питом, вынудил Австрию продолжать военные действия. Они были возобновлены 22 ноября 1800 г., и через шесть дней Моро получил приказ начать наступление на Вену.
