- Хуже всего то, что Батюку ничем помочь не можем, - словно про себя сказал Розин. Ординарец бросил на снарядный ящик полушубок, майор сел на него, вытянув вперед раненную когда-то ногу.
Между тем Ухов с разведчиками обыскали убитого, зачем-то подтащили его поближе к начальнику разведки.
- Ничего нет, товарищ майор. Кроме оружия, конечно.
- А ты хотел у него оперативные карты найти? - усмехнулся Розин.
Немец был крупный, широкий в кости, но необыкновенно худой - через порванную разведчиками одежду виднелись его жилистая длинная шея, мощные, как у гориллы, ключицы.
Осмотрев убитого, спустились в землянку. Здесь было тепло от топившейся печки. Наводчик Глыбин, присланный вместо Стрекалова, заделывал дыру в крыше.
- Странно, - сказал Гречин, глядя на его старания, - но, похоже, Уткин не врет. Гранату действительно бросили. Только почему разнесло одну крышу, а внизу все осталось целым? Она что, в трубе разорвалась? И еще, товарищ майор, Уткин говорил, будто его сперва утащить хотели. Веревочку какую-то показывал...
- С помощью веревки? - переспросил Розин. - Какая чепуха!
- Не знаю. Прикажете позвать?
- Зовите.
Гречин вышел. Уткин сидел на корточках возле орудия и, сняв шапку, к чему-то прислушивался. Гречин тоже присел и услыхал гул. Он шел по земле и был слышен лучше всего в глубине ровика, где было тихо и не свистел ветер.
- Что это? Откуда?
- Оттедова, товарищ старший лейтенант! - таинственно ответил Уткин.
- Неужели танки?
- Может, и танки...
Комбат в волнении расстегнул воротник гимнастерки. С удивлением взглянул он на Уткина, на его мгновенно преобразившееся лицо, смертельно бледное, с подрагивающим подбородком, на котором, как ламповом ежике, торчала жесткая щетина; на выбежавшего из землянки Глыбина, суетливо прильнувшего к прицельной трубе; на младшего лейтенанта Тимича, со сжатыми в ниточку губами стоявшего рядом.
Какая-то непонятная, тихая злость поднималась в душе Гречина. Такое уже было с ним однажды, когда убили Андрея. Гречин плохо помнил, что говорил тогда, куда бежал, в кого стрелял. Но ведь Андрея убили по-воровски, неожиданно, а здесь все ясно, как на учении: вот он, Гречин, командир зенитной батареи, волею судьбы превращенной в полевую, вот его подчиненные, а там, пока еще далеко, враг, которого надо уничтожить. Чего тут волноваться? Однако несколькими минутами позже гул моторов прекратился.
Чем дальше от батареи уходил маленький отряд, тем тревожнее становилось на душе у старшины. Подчинившись приказу комбата, он добросовестно обшарил все вокруг огневой и потерял драгоценные тридцать минут. След нашелся, как и предполагал Батюк, метрах в ста к северу от огневой, но вьюга быстро делала свое дело, и теперь через сугробы тянулась лишь едва заметная цепочка. Еще через полчаса от нее не останется ничего, и Батюк торопился. Пятеро шедших за ним огневиков понимали это, но секущий лицо ветер и глубокие, местами выше колена, сугробы быстро их измотали. Пять человек - не ахти какая сила, но и за этих пятерых комбату влетит от начальства: перед боем на батарее каждый человек на счету. Вот только успеют ли они вернуться? Старшина успокаивал себя тем, что немцы не двинутся с места, пока не вернется их разведка. Через каждые сто метров он останавливался, разглядывая следы. Немецких разведчиков было человек десять. В одном месте они повернули влево все разом и, хотя тут же снова выстроились в цепочку, все-таки сделали промашку - выдали Батюку свою численность. Потом, как видно, заартачилась жертва - рядовой Осокин не хотел или не мог идти дальше, и его били - в нескольких местах снег был сильно помят, кое-где виднелись следы крови.
Между тем метель пошла на убыль. Уже в тридцати шагах стал виден кустарник по берегам широкого оврага и даже отдельные деревья.
За этим оврагом находились ячейки истребителей танков. Дальше, если следовать обычной фронтовой терминологии, начиналась нейтральная полоса. Но обычная терминология здесь не годилась, как не годилась и привычная схема обороны. Противника нужно было обмануть, соблазнить отсутствием в этом месте обороны, чтобы потом взять в клещи, прижать к реке и либо заставить сдаться, либо уничтожить.
Все это старшина Батюк понимал, догадывался обо всем уже давно и с решением командования был согласен. Он почти забыл обиду, которую ему нанесли недавно, послав в тыл врага другого. Даже о Стрекалове - невольном виновнике этой обиды вспоминал почти с отеческой нежностью.
Немцев заметили издали. Разведчиков было девять, десятого, очевидно "языка", тащили по снегу волоком. Впрочем, это удалось рассмотреть позднее, пока же артиллеристы видели только неясные серые тени.
- Ось и воны, - сказал Батюк, слизывая с губ капли пота, - пишлы по шерсть, а до дому придуть бритыми... Айда, хлопцы!
Река открылась неожиданно - противоположный берег скрывала белая пелена, - и одновременно исчезли, словно проваливались сквозь землю, разведчики со своим трофеем. Опасаясь засады - немцы могли заметить погоню, - Батюк разделил свой маленький отряд на два, чтобы выйти к берегу с двух сторон. Вместе с ним теперь были Зеленов и третий номер второго орудия рядовой Царьков. Несмотря на трудный бросок, оба солдата дышали неплохо, может, даже лучше самого Батюка, да и во взглядах, которые они бросали на своего командира, была тревога, но страха не было.
"Может, не понимают ситуации?"
Оказалось, понимают все.
- Не иначе под обрывом затаились, - сказал Зеленов. - Обрыв тут есть, товарищ старшина, вчера, как стемнело, сюда за топливом бегали...
- Обрыв глубокий?
- Метров десять, - ответил Зеленов.
С большими предосторожностями подобрались к краю обрыва - не дай бог, скатится ком снега! Снова замерли, коченея от холода. Гладь закованной в лед реки была девственно чиста, противоположный берег угадывался по широкой, слабо различимой полосе; внизу справа чернели остатки сгоревшего причала; кругом ни звука, ни выстрела, ни крика, - ничего, кроме посвиста ветра и шороха переметаемого снега. По расчетам Батюка, вторая группа должна выйти к берегу одновременно с ним, но прошло несколько минут, а условного сигнала - вороньего крика - все не было.
Между тем небо над дальним берегом слегка посветлело: сквозь тяжелое нагромождение туч, пока еще невидимая, пробиралась луна. Затем появилось желтоватое пятнышко, которое вскоре увеличилось, а еще через минуту голубоватый свет хлынул из-за облаков на землю. Потемнела серая стена леса на том берегу, показались зубцы елей, яснее обозначились сваи причала с круглыми снежными набалдашниками. Теперь не только человек - собака не пробежит по льду незамеченной.
