заключаются по жребию? Мне ответили, что жеребьевка применяется только в исключительных случаях. Обычно, когда юноша решает жениться, он сообщает об этом старшим его класса, которые консультируются со старшими дамами, управляющими девушками. Так как эти старшие того и другого пола хорошо знают склонности и характеры своих учеников и учениц, они лучше могут решить, какие пары наиболее подходящие, и их решению обычно повинуются. Но если окажется, например, что две или три девушки в равной степени подходят для данного молодого человека, тогда вопрос решается жребием. Я возразил, что некоторые из таких браков, заключенных не до взаимному выбору, могут оказаться очень несчастливыми. «То же может случиться, – ответил мой собеседник, – если вы позволите выбирать им самим». Этого я, действительно, не мог отрицать.
Вернувшись в Филадельфию, я увидел, что организация добровольной милиции проходит с полным успехом. Почти все жители, за исключением квакеров, в нее вступали, образовывая роты и выбирая своих капитанов, лейтенантов и эмблемы согласно новому закону. Доктор Бонд нанес мне визит и рассказал о своих усилиях, предпринятых для широкой пропаганды этого закона. Этим усилиям он придавал большое значение. Я со своей стороны имел тщеславие приписывать все моему «Диалогу», однако, допуская, что доктор, может быть, прав, я позволил ему тешиться своим мнением; это я считаю лучшим способом поведения в подобных случаях.
Собрание офицеров избрало меня командиром полка, на что я дал свое согласие. Не помню, сколько у нас было рот; но на парад мы вывели около 1200 хорошо выглядевших людей, а также артиллерийскую роту, имевшую шесть бронзовых полевых орудий. С этими орудиями наши артиллеристы научились так хорошо обращаться, что производили двенадцать выстрелов в минуту. Когда я впервые устраивал смотр своего полка, эта батарея проводила меня до дому и салютовала мне несколькими залпами у двери, в результате чего часть стеклянных приборов из моей электрической аппаратуры упала на пол и разбилась. Моя новая почетная должность оказалась не прочнее этих приборов; вскоре все наши полномочия были ликвидированы, ибо закон о добровольной милиции был отменен в Англии. В течение того короткого времени, что я был полковником, я собрался совершить поездку в Виргинию. Офицеры моего полка решили, что они должны сопровождать меня при выезде из города вплоть до Лауер Ферри. Только я собрался сесть на лошадь, как они явились к моему дому числом от тридцати до сорока человек, верхом и в полной форме. Я ничего не знал заранее об их затее, а то бы я предотвратил ее, так как от природы не люблю парадности ни в каких случаях. И я был очень огорчен появлением офицеров, так как не мог воспрепятствовать им сопровождать меня. Хуже всего было то, что, как только мы тронулись, они вынули свои сабли и всю дорогу ехали, держа их наголо. Кто-то описал все это собственнику, и это происшествие очень обидело его. Такая честь никогда не оказывалась ни ему во время его пребывания в провинции, ни кому-либо из его губернаторов, и он сказал, что подобное чествование допустимо лишь по отношению к принцам королевской крови; может быть, это и так, насколько я могу судить, так как я был и остаюсь несведущим в этикете в подобных случаях. Этот глупый случай, однако, очень усилил его враждебность ко мне, которая и без того была немалой из-за моего поведения в собрании по вопросу об освобождении его владений от налога; я всегда горячо противился этому, сурово порицая его за низость и несправедливость, проявленные им в требовании этой льготы. Собственник обвинил меня перед министерством. По его словам, я препятствовал службе королю, ибо благодаря своему влиянию в Палате помешал тому, чтобы законы о сборе денег были приняты в должной форме. Он упомянул о параде моих офицеров в доказательство моего намерения захватить у него силой управление провинцией. Он также предложил сэру Эверарду Фокенеру, генерал-почтмейстеру, лишить меня моей службы. Но это не оказало другого действия, кроме того, что сэр Эверард сделал мне вежливое внушение.
Несмотря на постоянные пререкания между губернатором и Палатой, в которых я, как член Палаты, принимал большое участие, между этим джентльменом и мной сохранились хорошие отношения, и у нас никогда не было личных ссор. Впоследствии мне иногда приходила мысль, что то обстоятельство, что он мало или даже вовсе не обижался на меня, хотя и знал, кто был автором ответов на его послания, может быть объяснено профессиональной привычкой; получив юридическое образование, он мог рассматривать нас обоих как простых адвокатов, представляющих двух тяжущихся клиентов: он – собственников, а я – собрание. Поэтому губернатор часто дружески советовался со мной в трудных вопросах и иногда, хотя и не всегда, принимал мои советы. Мы действовали в согласии, снабжая армию Брэддока продовольствием; а когда пришли потрясающие известия о его поражении, губернатор срочно послал за мной, чтобы посоветоваться о мерах предотвращения бегства населения из отдаленных областей. Не помню уже, что я ему тогда посоветовал. Кажется, я рекомендовал написать Данберу и попросить его, если возможно, расположить свои войска на границе для ее защиты, пока не подойдут подкрепления из колоний и он не сможет отправиться в экспедицию. После моего возвращения с границы губернатор хотел поставить меня во главе войска провинции для экспедиции против форта Дюкен. Данбер и его войска были тогда заняты в другом месте, и губернатор предложил мне полномочия генерала. Я не был такого высокого мнения о своих военных способностях, как он, если судить по его словам. Но я думаю, что его действительное мнение было гораздо более умеренным, чем его заявления. Возможно, он полагал что моя популярность облегчит набор людей, а мое влияние в собрании облегчит нахождение средств для их оплаты; и все это, может быть, произойдет без обложения налогом собственника. Увидев, что я не столь расположен заняться этим делом, как он ожидал, губернатор отказался от своего проекта; вскоре он оставил бразды правления и был замещен капитаном Денни.
Прежде чем перейти к рассказу о том участии в общественных делах, которое я принимал при управлении нового губернатора, будет уместно остановиться на том, как возникла и развивалась моя известность в качестве философа.
В 1746 году я встретился в Бостоне с доктором Спенсом, прибывшим недавно из Шотландии. Он показал мне ряд опытов над электричеством. Выполнение их было несовершенно, так как доктор Спенс не был знатоком этого дела. Эти опыты касались совершенно нового для меня предмета, поэтому они изумили меня и доставили мне удовольствие. Вскоре после моего возвращения в Филадельфию наше библиотечное общество получило в подарок
