Ознакомительная версия.
Из напитков мы выбрали чай и какао, причем чай приготовлялся к первому и второму завтраку, а какао, от которого обычно слегка клонит ко сну, пили вечером за обедом. Сахар – в высшей степени ценное теплообразующее вещество, и в наш рацион входило до 150 грамм сахару в день на человека. Мы брали с собой также шоколад, сыр и овсянку. Хотя разнообразие продуктов было и невелико, зато мы располагали пищей максимальной питательности. На зимовке имелся более широкий выбор продуктов, поэтому и состав пищи для санных экспедиций можно было до некоторой степени изменять.
Опыт Национальной антарктической экспедиции оказался очень ценным в смысле выяснения различных способов передвижения в условиях Антарктики. До экспедиции «Дискавери», зимовавшей у входа в пролив Мак-Мёрдо, еще никогда не предпринимались санные путешествия по поверхности Великого ледяного барьера[66]. Перед отправлением этой экспедиции из Англии, там среди большинства лучших авторитетов по изучению Антарктики господствовало мнение, что санные экспедиции вообще мало понадобятся. Предполагалось, что большая часть исследований будет произведена с судна. Однако все же были сделаны приготовления на случай высадки. У этой экспедиции были превосходные сани, упряжь и прочее путевое снаряжение. Однако в качестве транспортных средств были взяты собаки. Использование этих животных на поверхности барьерного льда на деле оказалось не особенно успешным. На «Дискавери» было всего 20 собак. Затруднения, которые они вызвали, как и некоторая доля вины собак в неуспехе экспедиции, достаточно известны всем, кто интересуется антарктическими исследованиями. Сведения о поверхности барьерного льда, приобретенные в этой экспедиции, навели меня на мысль о возможности использования там лошадей. Мне приходилось слышать, что в Сибири, и в особенности в северной Маньчжурии, имеются небольшие лошадки, настоящие пони, отличающиеся крепостью и выносливостью, способные передвигаться с санями и с грузом по снежным и ледяным пространствам при очень низких температурах и в самую суровую погоду.
Принято считать, что такие маньчжурские пони могут тащить сани по очень изрезанной местности со скоростью 30–50 км в день при нагрузке не менее 550 килограммов. Некоторые специалисты даже определяют возможную нагрузку в 800 кг, но, по-моему, это слишком много. Разумеется, было рискованным предприятием везти лошадей с Дальнего Севера через тропики, затем тащить их 3000 километров по бурному морю на маленьком тесном судне, но я чувствовал, что если это удастся, все хлопоты будут оправданы. Лошади по сравнению с собаками приносят гораздо больше пользы в экспедиции. Одна лошадь выполняет по крайней мере столько же работы, сколько 10 собак; потребляя примерно столько же пищи, она проходит за день гораздо большее расстояние.
Когда мы обосновались на зимовку, у нас было восемь лошадей, но, к несчастью, четырех из них мы потеряли в первый же месяц. Три лошади погибли из-за того, что, когда мы только высадили их и привязали на песчаном берегу, никто не заметил, как они стали есть песок. Я упустил из виду, что лошадям нужно давать соль. Лошади же, почувствовав соленый вкус находившегося у них под ногами вулканического песка, просоленного брызгами морской воды во время бурь, принялись есть этот песок. По-видимому, это делали все лошади, но некоторые особенно пристрастились к песку и съели больше других. Несколько животных заболело, и мы совершенно не понимали причины болезни, пока не пал Сенди. Вскрытие обнаружило, что в его желудке содержится около килограмма песку. Тогда-то и стала ясна причина болезни других лошадей. Мы тотчас же перевели их на другое место, где они не могли достать песку, и стали лечить всеми средствами, какие были в нашем распоряжении. Но, несмотря на все усилия, вскоре пали еще две лошади. Гибель четвертой лошади была вызвана отравлением. Маньчжурские лошади вообще склонны есть все, что попало и что им удастся сжевать, а эта лошадь, по-видимому, проглотила некоторое количество стружек, в которых были запакованы химикалии. Вскрытие ее показало явные признаки отравления.
Падеж лошадей имел для нас чрезвычайно важное значение. У нас остались всего четыре лошади: Квэн, Сокс, Гризи и Чайнамен. Весьма любопытно, что в живых остались лошади белой или светлых мастей, тогда как все темные погибли.
Оставшимися четырьмя лошадьми мы чрезвычайно дорожили, следили за ними, не спуская глаз, и охраняли их самым тщательным образом.
Сначала мы устраивали лошадям ежедневную проминку на холмах, но позже, когда из-за наступившей темноты передвижение по неровной почве сделалось опасным, мы стали водить их взад и вперед по находившемуся вблизи от дома, покрытому снегом озеру, которое мы называли Зеленым парком. Пока еще сохранялся дневной свет, обычный маршрут утренней прогулки проходил по берегу моря через холмы до Песчаного берега, где лошади каждый раз катались по мягкому вулканическому песку. Затем мы возвращались окружным путем, по дальнему берегу Голубого озера и по берегу Задней бухты. Иногда для разнообразия мы отправлялись к снежным склонам у подножья вулкана Эребус и, выбирая более ровные участки, объезжали там лошадей. Но когда свет стал убывать и появилась опасность оступиться, это пришлось прекратить.
Во время зимних месяцев те из нас, кто обычно водил лошадей на прогулку, хорошо изучили характер и повадки каждого животного. Все лошади были хитрее и смышленнее, чем обычные европейские лошади, и эта хитрость, направленная к тому, чтобы добиться каких-то своих целей, была источником нашего постоянного беспокойства. Главным разбойником был Квэн, который при первом удобном случае перекусывал недоуздок и набрасывался на лежащие позади тюки с кормом. Пришлось заменить веревку цепью, но и тут он не угомонился. Он, как нарочно, стучал этой цепью о стенку дома, обитую листами оцинкованного железа, и не давал нам спать. Вскоре после того как лошадей поместили в конюшню и обнаружилось, что они перегрызают веревки, мы протянули во всю длину конюшни спереди и сзади две проволоки, чтобы привязывать к ним лошадей. Квэн имел обыкновение, ухватив эту проволоку зубами, оттягивать ее назад, сколько хватало силы, а потом отпускать со страшным звоном. Мы пробовали оставлять у него на морде торбу, но не проходило и двух часов, как он ухитрялся проделать в ней дыру и снова принимался за проволоку. Если же кто-нибудь из нас отправлялся в конюшню, чтобы прекратить безобразие, все раздражение вмиг улетучивалось при виде того, с каким осмысленным выражением преступник косил глазом, как будто говоря: «Ага, опять я вас провел». В конце концов, пришлось привязать старину Квэна за задние и передние ноги, а сверху проволоку убрать. После этого в конюшне воцарился мир и покой. Сначала Квэн тоже пострадал, наевшись песку. С тех пор мы особенно следили за ним, чтобы это не повторилось, так как он продолжал питать склонность к песку. Как только представлялась малейшая возможность, он опускал голову и тотчас же начинал громко хрустеть, пережевывая рыхлую вулканическую землю.
Ознакомительная версия.
