Легкий в общении, покладистый и неистребимый Алексей Разумовский – наиболее усердный и удостоенный наибольших почестей – получил у приближенных к императрице лиц прозвище «ночного императора». Постоянно его обманывая, Елизавета, тем не менее, не могла с ним расстаться. Только в его объятиях она чувствовала себя сразу и служанкой, и госпожой. Когда она слышала отзвуки низкого голоса этого бывшего певчего императорской капеллы, ей чудилось, что это призывает ее из своих глубин сама Россия. У Разумовского был сильный украинский акцент, он говорил только о самых простых вещах и, что большая редкость в царском окружении, никогда ничего не просил для себя самого, хотя и согласился на то, чтобы его мать, Наталья Демьяновна, разделила с сыном те блага, которые были предназначены ему самому. Благодаря щедрости сына Наталья Демьяновна, овдовев, смогла открыть корчму и жить отныне в довольстве. Он опасался контакта двора с простой, привыкшей к бедности и скромному поведению женщиной, и был прав. Когда Наталья Демьяновна должна была первый раз явиться в царский дворец, ее визит восприняли как событие. Бедняжке было приказано заранее, чтобы наряд соответствовал ее положению и обстоятельствам.
«Она (Елизавета. – Прим. перев.) пожелала, чтобы родные фаворита разделили с ним его почести и великолепие, и Наталья Демьяновна была приглашена в Москву, – пишет Казимир Валишевский. – Можно себе представить переполох, поднявшийся в Лемешах, когда у двери скромной Разумихи появился блестящий экипаж. Старушка разложила на полу присланную ей соболью шубу, выпила по стаканчику водки с соседками, чтоб „погладить дорожку, чтоб ровна была“, и села в карету с дочерьми. Она не признала сына в блестящем вельможе, вышедшем ей навстречу, и Алексей Григорьевич показал ей для большей убедительности знакомую ей отметину на теле.
Разодетая по последней моде, напудренная, причесанная, нарумяненная для своего представления при дворе, она упала на колени перед первым попавшимся зеркалом: увидев свое отражение в нем, она подумала, что видит самое императрицу. Елизавета встретила ее самым нежным образом. „Благословенно чрево твое!“ – воскликнула она в порыве чувства. Но, будучи назначена статс-дамой и получив помещение во дворце, Разумиха вернулась к своей простой одежде и заскучала по Лемешам».
Алексей Разумовский прекрасно понимал, как Разумиха, женщина совсем простая, напугана таким быстрым возвышением при дворе. Более того, разделял чувства матери. Что касается Натальи Демьяновны, то он настаивал, чтобы ей не воздавали тех почестей, до которых окружавшие ее люди были так охочи, а сам – несмотря на высокое положение и богатство – отказывался верить, что достоин свалившегося на него счастья. Чем больше росло его влияние на Елизавету, тем реже он хотел вмешиваться в политику. Но это не только не вредило ему, а, наоборот, усиливало доверие, которое питала к Разумовскому его царственная любовница. Она повсюду брала его с собой, она гордилась этим спутником, у которого не было иных титулов и званий, способных вызвать почтение к нему у народа, кроме тех, какими наградила фаворита сама же Елизавета Петровна. Выставляя Разумовского напоказ, она выставляла тем самым свое собственное творение, отдавала на суд современников свою собственную Россию. И он был бы ей просто жизнью обязан, если бы Елизавета не мечтала о дальнейших успехах своего фаворита в суетном светском обществе. Но в то время как он казался равнодушным, если не с пренебрежением относился к любым официальным наградам, она радовалась – столько же за него, сколько и за себя, – когда в 1744 году сделавшим его потомком княжеского рода указом Карла V Алексей был пожалован в графы Священной Империи. А он «первым обратил в шутку эту фантастическую генеалогию», ибо сам «не забывал своего скромного происхождения и не старался, чтобы о нем забыли и другие… Произведенный в фельдмаршалы в 1757 году, он благодарил государыню, говоря: „Лиза, ты можешь сделать из меня что хочешь, но ты никогда не заставишь других считаться со мной серьезно, хотя бы как с простым поручиком“».
Всякий раз, когда в минуты близости Разумовский называл императрицу Лизой, она благодарила и еще в большей степени чувствовала себя самодержавной государыней. Вскоре он стал для всех придворных не просто «ночным императором», а принцем-консортом, таким же законным, как если бы его союз с Елизаветой был освящен Церковью. Впрочем, тогда уже в течение нескольких месяцев ходили слухи, что царица в великой тайне сочеталась браком в маленькой церкви села Перово, что поблизости от Москвы. Новобрачных соединил отец Дубянский, духовник Елизаветы, естественно, посвященный в ее секреты и тайные мысли. Никто из придворных не присутствовал на этом тайном обряде. Ничего не переменилось в отношениях императрицы и ее фаворита. Если Елизавета хотела выйти замуж тайком от всех, то просто-напросто потому, что она была намерена как бы подружиться с Богом, стать с Ним на короткой ноге, заручившись таким образом Его поддержкой. Распутная, жестокая, необузданная, вспыльчивая, она больше других нуждалась в присутствии Высших Сил как в повседневной жизни, так и при исполнении царских обязанностей. Такая иллюзия согласия со сверхъестественным помогала поддерживать в равновесии свойственные ей многочисленные противоречия, которые, с одной стороны, возбуждали Елизавету, но с другой – надламывали.
Отныне Разумовский являлся к супруге днем и ночью: раз получено благословение Церкви – какая тут вина и какие могут быть церемонии! Новая ситуация должна была побудить их обоих к обмену мнениями по поводу политической жизни с такими же доверием и непосредственностью, как они обменивались ласками. Но Разумовский все-таки еще медлил с тем, чтобы оставить позицию нейтралитета в этом вопросе. Но если он никогда не навязывал своей воли Елизавете в важных решениях, которые ей предстояло принять, то она была очень внимательна к любым его истинным пристрастиям. Ведомый крестьянским инстинктом, Алексей Григорьевич в целом поддерживал националистические идеи канцлера Бестужева. Впрочем, из-за того, что в ту эпоху государственные интересы менялись с такой скоростью – те воевали, эти готовились к войне, а поиски союзников были главным занятием для канцлеров всех стран, – было крайне трудно разобраться в европейской политической головоломке. Единственное, что было ясно: война между Россией и Швецией, опрометчиво развязанная во времена регентства Анны Леопольдовны в 1741 году, подходила к концу. После одержанных под руководством генералов Ласси и Кейта многочисленных побед над шведами можно было подписать мирное соглашение между двумя государствами. И оно было подписано 8 августа 1743 года в городе Або. По условиям Абоского договора, Россия вернула несколько завоеванных ею раньше территорий, сохранив за собой большую часть Финляндии. Покончив с разногласиями, отделавшись окончательно от стокгольмских поджигателей войны, Елизавета могла надеяться, что Франция покажет себя теперь менее враждебной по отношению к союзу с ней. Но в интервале Санкт-Петербург заключил пакт о дружбе с Берлином, что сильно не понравилось Версалю. И потому нынче пришлось снова использовать любые средства, чтобы умерить подозрительность, и по-прежнему раздавать обещания.
