Ознакомительная версия.
Познакомились поэт и танцовщица на вечеринке у художника Георгия Якулова. По-английски, как и по-французски Сергей не знал ни единого слова. Языки, которыми владела Айседора, были для него темны. А приезжая знаменитость знала по-русски только одно единственное – «ангел». Это слово она и произнесла, едва увидев поэта, его красивое, осенённое волнами золотых кудрей лицо: «Ангел!»
Они полюбили друг друга с первой же встречи. Поэт напомнил танцовщице недавно погибшего сына. Она же покорила его не то чтобы красотой, ещё не окончательно отцветшей, но звенящей по всем странам и континентам славой. Обстоятельство, что она старше Есенина на 17 лет, показалось им не существенным. Регистрируя свой брак, они решили носить двойную фамилию Есенины-Дункан. Впрочем, ни к нему, ни к ней добавка не пристанет. Через несколько дней молодожёны отправились за границу. Месяца четыре им предстояло провести в Европе, а затем отправится за океан в гастрольное турне, которое пообещал устроить для Айседоры её энергичный импресарио.
По Европе новобрачные передвигались в пятиместном «Бьюике», сопровождаемые Кусиковым, который привычно увязался за поэтом. Знаменитая танцовщица не признавала ни самолёта, ни поезда, предпочитая более индивидуальное средство передвижения – автомобиль. Тут было что-то роковое. Именно в автомобильной катастрофе погибли её сын и дочь. Принять смерть «от коня своего» предстояло и ей. Когда-то случится, что шарф Айседоры, намотавшись развевающимся по ветру концом на заднюю ось автомобиля, задушит её… Притяжение судьбы?
Есенину, разумеется, представлялось весьма заманчивым – побывать за границей и пропутешествовать там почти полтора года. К тому же он подгадал получить от Народного комиссариата просвещения трёхмесячную командировку в Берлин «по делу издания собственных произведений и примыкающей к нему группы поэтов».
В Берлине он и договор с издательством Гржебина подписал на издание собрания стихов и поэм, и в газету «Накануне» отдал нужные материалы, и с Алексеем Максимовичем Горьким пообщался. Встречу поэта с «буревестником революции» устроили у себя на квартире Толстые – Алексей Николаевич и его супруга поэтесса Наталья Васильевна. Причём, по просьбе Горького, сказавшего им однажды: «Зовите меня на Есенина. Интересует меня этот человек». Диво ли, что писатель из народа захотел встретиться с поэтом из народа, возможно, даже ревнуя к своей прежней уникальности в этом качестве?
Ну а поэт был в эту пору болен только-только законченным «Пугачёвым» и на просьбу почитать откликнулся, конечно же, монологом Хлопуши. И почти сразу Алексей Максимович «почувствовал, что Есенин читает потрясающе, и слушать его стало тяжело до слёз… Даже не верилось, что этот маленький человек обладает такой огромной силой чувства, такой совершенной выразительностью». Позднее в своих воспоминаниях Горький даже попытался дать этому чтению разбор не менее подробный, чем Белинский – исполнению Мочаловым роли Гамлета.
Между тем Есенину было как-то неловко. Понимал, что к нему приглядываются. Изучают. Ощущение знакомое ещё по первому появлению в литературных салонах Петрограда. Он и теперь диковинка. И теперь всякий встречный решает, насколько он действительно талантлив и насколько соответствует своей славе. А ещё ему было стыдно за бездарность Кусикова, за нарочитую восторженность Айседоры и её не слишком удавшийся танец. И как-то неуютно, знобко под тяжёлым, усмешливым и мудрым взглядом великого пролетарского писателя.
Но вот Алексей Максимович попросил Сергея прочитать одно из самых ранних его стихотворений, которое нравилось писателю за прежде небывалую в русской литературе любовь к животным. И поэт прочитал:
ПЕСНЬ О СОБАКЕ
Утром в ржаном закуте,
Где златятся рогожи в ряд,
Семерых ощенила сука,
Рыжих семерых щенят.
До вечера она их ласкала,
Причёсывая языком,
И струился снежок подталый
Под тёплым её животом.
А вечером, когда куры
Обсиживают шесток,
Вышел хозяин хмурый,
Семерых всех поклал в мешок.
По сугробам она бежала,
Поспевая за ним бежать…
И так долго, долго дрожала
Воды незамёрзшей гладь.
А когда чуть плелась обратно,
Слизывая пот с боков,
Показался ей месяц над хатой
Одним из её щенков.
В синюю высь звонко
Глядела она, скуля,
А месяц скользил тонкий
И скрылся за холм в полях.
И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звёздами в снег.
Последние строки Есенин произнёс уже со слезами на глазах. И опять у Горького потрясение. И уже зоркая, почти враждебная ревность, но не к поэту, а к людям его сопровождающим: «После этих стихов невольно подумалось, что Сергей Есенин не столько человек, сколько орган, созданный природой для поэзии, для выражения неисчерпаемой «печали полей», любви ко всему живому в мире и милосердия, которое – более всего иного – заслужено человеком. И ещё более ощутима стала ненужность Кусикова с гитарой, Дункан с её пляской, ненужность скучнейшего брандербургского города Берлина, ненужность всего, что окружало своеобразно талантливого и законченно русского поэта».
Гитара Кусикову на этот раз не пригодилась. Петь не пели. Да и просто поиграть никто не попросил. После обильного застолья слегка подвыпившая компания отправилась в Берлинский Луна-парк с великим множеством шумных и аляповатых аттракционов. Горький хмурился. Есенин развлекался как бы по обязанности. Весело не было никому…
За Германией последовали Бельгия, Франция, Италия. Потом опять Франция и оттуда на океанском теплоходе «Париж» отплытие Есениных-Дункан в Соединённые Штаты. Фейерверк впечатлений. Пьяное одиночество при чужом успехе. А через четыре месяца уже на теплоходе «Джордж Вашингтон» возвращение в Европу. И опять Франция, Германия, Бельгия…
Крупнейшие газеты огромными заголовками наперебой спешили предварить их появление в каждой из прославленных столиц мира: «К нам приехал русский поэт Сергей Есенин…» А далее следовало уничижительное пояснение: «…муж Айседоры Дункан».
И так раз за разом. И вместе со скукой постоянного ничегонеделания приходило горькое понимание, что для всех этих толп, их встречающих, чествующих, аплодирующих им, да и для всего мира он – лишь молоденький муж стареющей примадонны. Как большого русского поэта его ещё не знали, и знать не могли за отсутствием адекватных переводов. Не быстрое это дело и не простое – воссоздать на ином языке уникальнейшую стихию поэтического шедевра. То же самое, что повторить чудо.
Ознакомительная версия.
