Первоначально Кастро поддерживал требования Сомали против Эфиопии. Радикальное изменение эфиопского режима в 1977 году, которое привело к власти социалистически направленную хунту, поставило его перед дилеммой. Последующие перемены в его политике по отношению к событиям на мысе Горн в Африке могут быть объяснены на основании того, что Сомали нарушило международный закон своим вторжением в Огаден. Однако труднее объяснить создание группировки Кубы с режимом, который вел войну на истощение против угнетенных национальных меньшинств в Эфиопии, эритрейцев, которые могли иметь и на самом деле однажды имели в своем распоряжении поддержку Кастро, тогда как у Советского Союза был очевидный интерес к сохранению территориальной целостности Эфиопии против требований раскола, так как Эритрея господствовала над всей протяженностью побережья Красного моря. Куба от ее военного участия в Эфиопии выигрывала только советскую доброжелательность. Кастро пытался разрешить противоречие, обеспечивая неучастие кубинских войск в войне против Эритрейского освободительного фронта и призывая к полуавтономному статусу Эритреи в пределах Эфиопии. Тем не менее его поддержка эфиопской военной хунты не могла не испортить его репутацию среди некоторых стран «третьего мира».
Цена, которую Куба вынуждена была заплатить за проведение просоветской внешней политики, стала самой высокой, когда СССР вторгся в Афганистан в декабре 1979 года. Вторжение произошло в худший для Кастро момент — 1979 год представлял кульминационный пункт его карьеры мирового лидера. В марте переворот на соседнем острове Гренада привел к власти его ближайшего союзника, известного Мориса Бишопа, а в июле старый диктатор Никарагуа Апастасио Сомоса был свергнут восстанием, проведенным освободительным движением, равняющимся на Гавану, сандинистами. В сентябре Кастро предстал перед представителями 94 стран и освободительных движений, формирующих Движение неприсоединения, чтобы произнести главную речь в качестве председателя и хозяина шести съездов в Гаване. Во всех этих событиях Кастро смог показать новую умеренность кубинской внешней политики. Являясь для нового режима Никарагуа старшим государственным деятелем, он предписал сандинистам быть реалистичными в их политике. Им необходимо было восстановить разрушенную войной экономику Никарагуа совместно со всеми слоями общества, что означало, подразумевал Кастро, поддержание смешанной экономики и плюралистической политической системы. Вдобавок, он убеждал их сохранить хорошие отношения с Соединенными Штатами[172].
Речь Кастро на съезде Движения неприсоединения была также замечательна примирительным тоном, принятым по отношению к странам-участницам, с которыми у Кубы были разногласия. Со времен съезда в Алжире в 1978 году Кастро оставался главным оратором тезиса с том, что советский блок был естественным союзником стран «третьего мира» в борьбе против империализма и против выдвинутого среди других довода Китая о том, что и Советский Союз и Соединенные Штаты являлись империалистическими державами. Сознавая, что на съезде он не сможет повести за собой многие страны-участницы, Кастро больше не настаивал на равнении на Советский Союз, а вместо этого сошел со своего пути, чтобы уверить собрание, что Куба с уважением отнесется к различным взглядам, представленным там: «У нас много близких друзей на этом съезде, — заявил он, — но мы не всегда соглашаемся с лучшими из них… Мы будем сотрудничать со всеми странами-участницами, без исключений, для достижения наших целей и для выполнения принятых соглашений. Мы будем терпеливыми, благоразумными, уступчивыми, спокойными. Куба будет соблюдать эти нормы повсюду на протяжении лет, и они станут главнее движения»[173].
Официальная поддержка Кубой советской интервенции в Афганистане, меньше чем через три месяца после съезда, подорвала претензии Кастро на нравственное руководство странами «третьего мира». Он столкнулся с дилеммой. Афганистан являлся одним из основателей Движения неприсоединения, и одобрение Кубой массовой интервенции советских войск, в то, что явно было гражданской войной, должно было сделать бессмысленным ее неприсоединенческий статус, особенно в роли главы Движения. В то же время Куба не могла сопротивляться акции Советского Союза, не подвергнув опасности отношения с Москвой. Когда Движение неприсоединения пришло голосовать за резолюцию ООН, осуждающую интервенцию, Куба была среди девяти стран, поддерживающих Советский Союз, против 55 стран, одобривших резолюцию. Несмотря на стремление Кубы ослабить поддержку вторжения, положение Кастро в странах «третьего мира» пошатнулось[174].
События в Афганистане в 1979 году должны были у Кастро вызвать воспоминание о вторжении в Чехословакию в 1968 году. Но теперь, как и тогда, кубинская поддержка советских действий была не просто результатом предписаний Москвы. Как и некоторые военные режимы стран «третьего мира», включая эфиопского Дергью и на время сомалийскую хунту, афганское правительство представлялось Кастро как прогрессивная сила не только из-за того, что оно равнялось на Москву, но и потому, что оно проводило программу социальных реформ в чрезвычайно бедном и отсталом обществе. В 1985 году в интервью он утверждал: «Я уверен, что Афганистан был одним из тех мест в мире, где революция становилась все больше необходима». Развал режима, доказывал он, разрушит грядущую революцию и передаст страну в руки прозападных фундаменталистов, как и в Чехословакии, причина нестабильности в Афганистане лежала скорее в махинациях ЦРУ, чем в его внутренних противоречиях. Советское вторжение в Афганистан, как и в Чехословакию, объяснялось более глубокими причинами, чем верховная власть. Как определил Кастро: «Афганистан может быть неприсоединившейся страной, но в которой сохранен революционный режим. Если идут поиски решения, основанного на идее о том, что Афганистану следует вернуться к старому режиму и пожертвовать революцией, тогда, к сожалению, я не думаю, что там надолго сохранится мир»[175]. Несмотря на его искреннюю уверенность в том, что необходимо любой ценой защищать режим Кабула, Кастро должен был быть хорошо осведомлен о том, что поддержка советских действий уничтожила большинство его усилий стать лидером стран «третьего мира». Было достаточно лишить его места в Совете Безопасности ООН, которое, по всей вероятности, пришло бы к нему, так как он был Председателем Движения неприсоединения.
Неудача совпала с возобновлением напряженных отношений с Соединенными Штатами. Кастро продолжал искать способ улучшения отношений с Вашингтоном, которые бы не испортили его усилий по созданию союзов в странах «третьего мира». В первые два года администрации Картера кубинские руководители делали напряженные попытки улучшения отношений с Соединенными Штатами; в результате было заключено соглашение об образовании сфер интересов в Гаване и Вашингтоне и ряд соглашений о правах на рыбную ловлю. Однако предложение Кастро разрешить кубинским ссыльным посетить родственников на острове и начать освобождение политических заключенных, не получило поддержки со стороны американцев. Действительно, администрация Картера делала знаки, приводящие в замешательство: с одной стороны, она казалась готовой к улучшению отношений с Гаваной, а с другой — настаивала на уступках со стороны Кубы, таких как отвод войск из Анголы, что кубинские лидеры вряд ли собирались делать в одностороннем порядке. Требование США вывести кубинские войска из Африки вызвало у Кастро всплеск моральной праведности. Обращаясь к Национальному собранию народной власти в декабре 1977 года, он напомнил делегатам о двойном стандарте Соединенных Штатов: «Какое моральное право имеют США, чтобы говорить о кубинских войсках в Африке? Какое моральное право может быть у страны, войска которой присутствуют на каждом континенте?.. Какое моральное право имеют США, чтобы говорить о наших войсках в Африке, когда их собственные войска находятся на нашей национальной территории, на морской базе Гуантанамо?.. Было бы смешно нам просить США для возобновления и улучшения отношений между Кубой и Соединенными Штатами отвести их войска с Филиппин, или из Турции, или из Греции, или с Окинавы, или из Южной Кореи»[176].
