«Да как ты смеешь? – закричала мама – Это тебе так просто не пройдет! Я все расскажу отцу, когда он вернется».
Я не боялась маминых угроз. Я считала, что отец – мой должник. Я следила за детьми все лето, я покупала ему пиво и сигареты, и я помогла ему раскрутить Робби. Я была уверена, что с папой мы сможем договориться.
Когда я вернулась из школы, мама все еще валялась в кровати, рядом лежала стопка дешевых романов. Папа сидел у маминого изголовья и скручивал сигарету. Жестом руки он приказал мне выйти на кухню.
Папа закрыл за собой кухонную дверь и сказал серьезным тоном: «Твоя мать говорит, что ты о ней плохо отзываешься».
«Да, – ответила я, – это точно».
«Да, сэр», – поправил меня папа, но я оставила его замечание без комментариев.
«Ты меня расстраиваешь, – продолжал папа. – Ты сама прекрасно знаешь, что должна уважать родителей».
«Мама не больна. Она симулирует, – сказала я. – Ей стоит более серьезно относиться к своим обязанностям. Ей надо немного подрасти».
«Да кто ты такая?! – сказал папа. – Она твоя мать».
«Так пусть и ведет себя соответствующим образом, – я смотрела на папу и долго не отводила взгляда. И потом быстро добавила: – И тебе тоже стоит вести себя, как полагается отцу».
Лицо папы покраснело. Он схватил меня за руку и сказал: «Быстро извинись за эти слова».
«Или что?» – спросила я.
Папа толкнул меня к стене и сказал: «Иначе я покажу тебе, кто в доме хозяин!»
Его лицо было всего в нескольких сантиметрах от моего. «И как ты меня накажешь? – спросила я. – Перестанешь со мной таскаться по барам?»
Папа занес руку, чтобы меня ударить: «Следи за тем, что говоришь, девушка. Не забывай, что я могу тебе по попе надавать».
«Ты шутишь», – сказала я.
Папа опустил руку, вытянул ремень из штанов и несколько раз обернул его вокруг костяшек пальцев.
«Извинись передо мной и своей матерью», – заявил он.
«Нет».
Папа поднял руку с ремнем: «Извинись».
«Нет».
«Тогда поворачивайся».
Папа стоял между мной и дверью. Он закрывал мне выход из комнаты, но я даже не думала о том, чтобы убегать или драться. Я была уверена, что он находится гораздо в худшем положении, чем я. Если он примет сторону мамы и выпорет меня, то потеряет меня навсегда.
Мы долго смотрели друг на друга. Казалось, что папа ждал того, что я опущу глаза и извинюсь, скажу, что была не права, но я не отводила взгляда. Наконец, чтобы показать, что папа блефует, я повернулась, слегка присела и положила руки на колени.
Я ожидала, что он развернется и уйдет, но он шесть раз больно ударил меня ремнем, со свистом рассекавшим воздух. Еще до того, как я распрямилась, я почувствовала, что начинают разбухать места, принявшие на себя удар.
Я ушла с кухни, не удостоив папу взглядом. Мама стояла под дверью и все слышала. На нее я тоже не взглянула, хотя заметила на ее лице радость. Я лишь прикусила губу, чтобы не заплакать.
Я вышла из дома и, отталкивая от лица ветки и лианы, бросилась в лес. Думала, что начну плакать, но вместо этого меня вырвало. Чтобы избавиться от привкуса желчи, я съела несколько листочков дикой мяты. Потом я долго, казалось много часов, гуляла по лесу. Воздух был чистым и прохладным, а под ногами шуршали листья тополя и конского каштана. Я посидела на поваленном стволе дерева на кончике попы, потому что ляжки все еще болели от ударов.
Я ощущала боль, которая помогала мне думать, и приняла два решения. Первое: это было последнее рукоприкладство, которое я перенесла от отца. Больше никто меня пальцем не тронет. И второе: точно так же, как и Лори, я обязательно уеду из этого города. Чем раньше, тем лучше. До окончания средней школы я никуда не могла уехать. Я не представляла, куда именно я поеду, но точно решила, что ноги моей в Уэлче не будет. Это город, где люди застревают, словно в болоте. Я долго рассчитывала на то, что родители нас отсюда увезут, но теперь стало понятно, что эту проблему придется решить мне самой. Для переезда потребуются деньги, и все надо будет тщательно распланировать. Я решила, что на следующий день пойду в магазин G.C. Murphy и куплю копилку, куда положу 75 долларов, которые заработала в Becker’s Jewel Box. Это положит финансовое начало моему отъезду.
Той осенью в Уэлче появились двое мужчин, очень непохожих на обычных обитателей сего города. Это были два кинематографиста из Нью-Йорка, Кен Флинк и Боб Гросс, они приехали в Уэлч в рамках правительственной программы, имевшей целью культурное развитие отсталых районов, расположенных в Аппалачах.
Услышав их имена, я подумала, что они шутят. Кен Финк и Боб Гросс?[51] С таким же успехом могли бы назваться Кеном Глупым и Бобом Страшным. Но Кен и Боб совсем не шутили. Их не веселили собственные имена и они даже не улыбнулись, когда я спросила их о том, шутят ли они со мной.
Кен и Боб говорили быстро, словно из пулемета. В разговорах они часто упоминали неизвестные мне имена, такие как Вуди Аллен и Стэнли Кубрик, поэтому зачастую мне было сложно понять, о чем они говорят. Несмотря на то, что к своим фамилиям они относились с полной серьезностью, они любили шутить. Их юмор отличался от юмора жителей Уэлча, среди которых были популярны шутки о поляках, и смех вызывала имитация пуканья. Кен и Боб острили по-умному. Один произносил что-то остроумное, другой добавлял свою остроту, после чего первый отшучивался на реплику собеседника. И так до бесконечности.
Однажды в выходные Кен и Боб показывали в школьном актовом зале шведский фильм. Это была черно-белая картина с субтитрами. Несмотря на то, что просмотр был совершенно бесплатным, на него пришло человек десять. После сеанса Лори показала им свои иллюстрации. Они сказали, что у Лори есть талант и, если она хочет стать художником, ей надо ехать в Нью-Йорк. Этот город – центр художественной, творческой и интеллектуальной деятельности. В нем живут настолько самобытные люди, что в других местах им жить трудно.
В ту ночь мы с Лори лежали на своих кроватях-нарах и обсуждали Нью-Йорк. Мне представлялось, что это огромный, шумный и загрязненный мегаполис с тысячами снующих по улицам одетых в костюмы людей. А Лори казалось, что Нью-Йорк – это тот самый Изумрудный город в конце длинного пути, где она станет тем, кем хочет быть.
В рассказах Кена и Боба Лори отметила одну важную деталь: Нью-Йорк – это город, в который стекаются те, кто не может найти и реализовать себя в другом месте. Лори очень выделялась среди обитателей Уэлча, где большинство молодых людей носили кеды Converse, майки и джинсы. Лори ходила в армейских ботинках, белом платье в красный горошек и джинсовой куртке, на спине которой был написан меланхоличный стих ее собственного сочинения. Ее сверстники кидались в нее кусками мыла, толкали друг друга ей под ноги, чтобы она упала, и писали о ней нехорошие слова на стенах туалетов. В отместку Лори ругалась на них на латыни.
Дома она читала или рисовала при свете керосиновой лампы или свечи, если у нас отключали электричество. Ее привлекали готические сюжеты: туман, поднимающийся над тихим озером, одинокая ворона на суку дерева, мужской силуэт на вершине горы. Мне нравились ее рисунки, и я была уверена, что она станет успешным художником, если, конечно, доберется до Нью-Йорка.
Я тоже решила поехать в Нью-Йорк, и той зимой у нас, наконец, созрел план. Лори уедет в Нью-Йорк в июне, сразу после окончания школы. Она найдет нам квартиру, и я присоединюсь к ней, когда смогу.
Я рассказала Лори о том, что накопила семьдесят пять долларов, и сказала, что эти деньги можно считать нашим общим фондом. Я предложила ей брать как можно больше работы и откладывать деньги в копилку. Эти деньги пригодятся ей, когда она попадет в Нью-Йорк, и к тому времени, когда подъеду я, она сможет найти квартиру.
Лори всегда рисовала красивые плакаты, анонсирующие футбольные матчи, выступления драматического кружка или рекламирующие учеников-кандидатов в школьный совет. Лори начала брать заказы: за один плакат – $1,5. Сама Лори стеснялась искать заказы, поэтому поиском клиентов занималась я. Многие ученики были готовы платить за уникальный плакат с именем своего парня или подружки, знаком зодиака, изображением машины или названием любимой рок-группы, который можно было повесить в своей комнате. Лори очень хорошо отрисовывала шрифты из трехмерных, наезжающих друг на друга букв, которые раскрашивала флюоресцентными красками и обводила тушью. Вокруг букв она рисовала звезды и узоры, которые создавали иллюзию того, что буквы движутся. Плакаты у нее были замечательными, и ее репутация художника росла. Вскоре у нее было столько заказов, что приходилось работать до часа или двух ночи.
Я за деньги присматривала за детьми и делала домашнюю работу. За задание, которое будет гарантированно оценено на «отлично», я брала доллар. Если моя работа не получала «пятерку», я возвращала деньги клиенту. После школы я шла присматривать за детьми, за что получала еще доллар в час. И одновременно с этим я могла делать кому-нибудь домашнюю работу. Кроме того, я подрабатывала репетитором и брала с учеников по два доллара в час.
