Пахом серьезный боец в отличие от нас с Никулиным. Настоящий «дед». Положено дембелю спать — он и спит. Подумаешь, холод, подумаешь, зима — раз служба идет, так что ж солдату не спать? А то какой пример молодежи?
Саня вспоминал потом, что при звуках совершенно безумной стрельбы, начавшейся абсолютно неожиданно и со всех сторон сразу, сквозь сон решил: «Шандец, приплыли!» Схватился за винтовку, выкатился из своей берлоги — и первое время даже не мог понять, что происходит, потому что стреляли мало того, что со всех сторон, так еще и в обе стороны от хребта и с обоих его флангов. Представляю себе, каково это должно казаться спросонья и без понятия об истинной сути и первопричине происходящего…
Эффект превзошел все наши с Никулиным ожидания. Развеяли напряжение, блин… расслабились! Чего теперь делать-то?
В безумной стрельбе наступает передышка — то ли команд каких ждут, пережив первый всплеск дури, то ли перезаряжают все. А может, доперло, что по ним вроде не стреляет никто.
К нам подлетает Кондрат.
— Че было-то?
— Да Ходжа вроде на склоне «духов» углядел. Правда, Хужанбердыев?
А куда он денется-то. Попробует сказать, что нет, — так ему первому и влетит. Сначала от взводного, ну а потом уж…
— Так тошно, таварыш старшы лэтенант!
Кондрат с подозрением косится на склон и уж собирается сказать что-то, но тут замечаем, что, как и два дня назад, в мой день рождения, со стороны роты чешут ротный с замполитом. Только тогда лица у них были напряженные, а сейчас скорее возбужденные.
— Что тут у тебя, Миша?
Теперь очередь Кондрата оценивать свои шансы и решать, на чьей он стороне. Сдав нас, он подставляет, возможно, и себя.
— Да че-то какое-то шевеление было на склоне…
— Где, на каком?
— Да вон там, вон у тех елок подальше, где погуще натыканы.
Кондрат просто артист. Станиславский бы гордился!
— Шейнин, дай осветительную!
Вытаскиваю из «лифчика»,[17] который успел уже напялить после начала «боя», осветительную ракетницу. Выпускаем одну, вторую… Снег белый, елки черные, тени по снегу мечутся — ни хрена не разобрать. Но жутко. Даже нам с Никулиным жутко…
Ротный бросается к рации:
— Я «Остров». Предполагаю передвижение противника. Подсветите!
Броню долго уговаривать не надо. Там тоже небось все заведенные после случившегося с первой ротой. Через несколько минут шуршание — и небо расцветает светлячками осветительных снарядов. Правда, бо льшая часть «светлячков» тут же камнем летит вниз.
А где еще брать молодым стропы на неуставные аксельбанты для парадок дембелям в десантной части, все парашюты которой хранятся где-то в Союзе? Если вообще они еще где-то хранятся. Бригада-то вся целиком в Афгане чуть ли не с декабря 1979-го, с самого ввода… Единственные парашюты — в осветительных снарядах. То-то на складе РАВ молодым никогда не скучно в карауле…
Но, видно, не до всех осветительных добрались еще — осенники почти уже все разъехались, а весенники еще не занялись вплотную парадками. Так что постепенно местность на некоторое время заливается мертвенно-бледным светом. Некоторые осветительные все-таки опускаются, как положено, медленно. Тени на снегу от всего этого разнобоя «светлячков» еще чернее, еще суетливее и еще неразличимее. Кажется, уже весь склон шевелится!
И вдруг ротный кричит:
— Вижу, вон они, человек 12! Все в черном, уходят по склону!
Вот уж тут мы совсем охренели. Какие 12? По какому склону?! И почему в черном?!!
А ротный уже в рацию орет, артиллерию вызывает. Украдкой переглядываемся с Никулиным. Ни хрена себе войнушку затеяли!
Вижу, что он с трудом сдерживает улыбку и прячет свои глаза-бесенята.
И тут пробивает замполита. Он уже успел забраться в наш с Олегом окопчик, а окопчик-то выходит аккурат на ту самую незанятую горушку-прыщ.
И вот он с видом абсолютного зомби произносит незабываемую фразу:
— А если они сейчас оттуда цепями попрут?
Что его переклинило? Чарс вроде не курил никогда…
И на этих словах начинает наш грозный замполит одну за одной гранаты из своего подствольника в сторону той горушки высаживать. И приговаривает:
— Все, на х..! На х… все! На дембель надо, на дембель!
Никогда мы его таким не видели и не увидим больше. Видно, замполиты тоже люди, и тоже перед дембелем колбасит их, как любого рядового. А до замены-то замполиту аккурат столько, сколько нам оставалось…
Уж сколько он этих «гэпэшек»[18] выпустил, не знаю, потому как через какое-то время подоспела артиллерия. Боги войны тоже там засиделись внизу, застоялись. Тоже рады «размяться»… Так шарахнули, что и внизу нашего склона, и на противоположном места живого места не осталось — уже не белое все стало, светло-коричневое от снега с землей и остатков деревьев.
Как бы я хотел, чтобы где-нибудь там действительно оказались сейчас те «духи»!
Потом еще долго ротный чего-то по рации трендел — видно, броня всерьез за нас перетрухнула. Да и немудрено… Пока он трендел, потом пока обсуждали, расходились — тут и время к утру подоспело. Да, успели мы согреться, пока «воевали». Но главное, что не так тоскливо стало после «боя» этого. Ушло куда-то напряжение этих дней, словно разнесла его вместе с елками нарайскими артиллерия.
Еще несколько дней сидели мы на той горке. Еще раз за сухпаем ходили по той же тропинке. Только теперь уж и с меня пот в три ручья лил, хотя и не тащил я ничего тяжелее, чем в прошлый раз. Мысли, мысли…
Потом опять мерзли, опять пялились во тьму ночи. Да только по-другому уже все было. Точнее — как всегда. Как всегда на операции, где всякое может в любой момент случиться. С каждым из нас…
Еще один трагический эпизод нашей службы и нашей войны стал прошлым. А в настоящем мы снова остались пацанами. Порой бесшабашными, порой хулиганистыми, порой разгильдяями…
Ведь большинству из нас не было еще и 20. Мы все, даже многие наши офицеры, были совсем еще пацанами. Только постаревшими на эти два дня и три ночи…
Корка
(февраль 1986 года, Гардез)
Закончилась январская операция на Нарай. Операция, ставшая последней для семнадцати парней из первой роты… Мы вернулись в бригаду, и все пошло своим чередом. Подъемы, построения, строевая, стрельбы, наряды, уголь, дрова, снег… Опять докапывается по поводу и без повода замполит, опять идиотский запрет в течение дня даже садиться на койку, опять опостылевшие консервы и сечка с салом, которую нам есть уже давно «не положено». Опять вечные кошки-мышки между замполитом и «шнурами», отправленными на пекарню за хлебом или жарящими в укрытии за палаткой картошку. Обычная жизнь 2-й парашютно-десантной роты. От которой хочется как можно быстрее снова свалить «на войну». Обычная жизнь обычной воинской части. Как будто и нет никакой войны…
