Ознакомительная версия.
Я всегда говорил, что есть такая поговорка: «В семье не без урода». Так и среди любой национальности есть свои уроды, так было и в Афганистане.
— Для музыкантов ансамбля были какие-либо привилегии в части?
— Нет. Музыкой мы занимались в свое свободное от выполнения обязанностей время, привилегий не было никаких. Капитан Кокарев был соло-гитарист, Вадик Перепелкин — универсал, игравший на всем, чем только можно, хорошо пел и фальцетом брал такие ноты, что некоторым современным певцам до него далеко, Вова Морозов был хорошим барабанщиком, Игорь Алексеев, который сейчас, кстати, играет в ансамбле у Лозы, клавишник от Бога, Миша Цуковник был скрипач, но тоже иногда играл на клавишах, ну а я был вокалист и играл на ритм-гитаре. Потом, когда от нас уехал капитан Кокарев, на бас-гитаре пытался играть с нами чеченец Арби Келоев, но он служил в артдивизионе, и по времени мы с ним часто не совпадали, еще был парень по имени Михаил из соседнего полка, но он спел с нами два или три раза, опять не совпадало наше и его свободное время. Порой мы могли заниматься всю ночь, единственной поблажкой было то, что когда мы уходили заниматься, то нам вежливо давали на это время. Армия — это хорошая школа, где быстро выявляются все плюсы и все минусы людей, где можно узнать, что представляет собой человек, всего за месяц.
У нас была сорокаместная политпалатка, называвшаяся клубом, в ней мы репетировали, когда начинал дуть ветер «афганец», остальное время мы обычно репетировали под открытым небом. Репертуар был современный.
— Каким было личное оружие?
— У меня, как у механика-водителя, был пистолет Макарова, у командира танка тоже был ПМ, а у заряжающего и наводчика — по автомату Калашникова.
— Какой опыт дала вам эта война?
— Сейчас начинаешь лишний раз задумываться: «Для чего нужна была война?» Ведь жизнь очень короткая, не успел оглянуться — тебе уже 50. И зачем воевать? Для чего? Война — это большая нажива для кого-то, но кто на ней наживается? Те, в ком нет ничего человеческого. Воевать не хотел никто ни в Афгане, ни в Чечне, ни в Карабахе, ни в Грузии. Простой народ всегда хочет мирной жизни. Так же и афганцы — они темный народ, живший словно в Средневековье, им это тоже было не надо. Я наблюдал за тем, как после утренней молитвы с муллой работники начинали пахать землю и не разгибались до трех-четырех часов дня, и потом, сделав глоточек чая из кувшинчика, опять начинали пахать. Куда после такой работы им было браться за оружие? Воевали те, кто так не работал.
Любая война — это большое горе, которого лучше бы не было, чтоб матери, сестры, жены, девушки не теряли любимых молодых ребят. Ни к чему людям самих себя уничтожать. И как бы была прекрасна жизнь, когда не было бы ни войн, ни терактов, а можно было бы поехать гостем абсолютно в любую страну, ни за что не опасаясь.
— Помнится дорога домой?
— По военному билету мой дембель 8 декабря 1980-го, а отпустили меня только 13-го. Потому что прибыло молодое пополнение, из которого многие толком не могли водить танки и не ориентировались в горах. Я помню, мы уже переоделись в «парадки», как пришел начальник штаба полка и сказал: «Ребята, надо выручить молодых и не посылать их на смерть необученными!» Следующие три дня мы занимались обучением молодых механиков-водителей, 11-го приехали обратно в расположение, помылись, сели в вертолет, на котором перелетели через границу в Термез, оттуда отправились в Москву, а дальше — домой.
Срочную я служил в подразделении торпедных катеров на Балтийском флоте. Когда в 1970-м подошел дембель, на гражданку не пошел, а остался на сверхсрочную. На тот момент у меня было всего восемь классов образования, и за последующие два года параллельно с выполнением служебных обязанностей я успел освоить и программу 10–11-го классов, получив аттестат о полном среднем образовании. Потом были курсы младших офицеров, и в 1972 году — перевод на Северный флот.
Но через некоторое время по состоянию здоровья сына я был вынужден оставить флот и перевелся в город Хмельницк Прикарпатского военного округа, где продолжил службу теперь уже в строительных войсках на должности командира роты дорожно-строительного батальона.
Для меня Афганистан начался так же, как и для большинства офицеров Советской армии, — в конце 80-го года я написал рапорт с просьбой направить меня в Демократическую Республику Афганистан «для защиты южных рубежей нашей Родины и оказания братской помощи афганскому народу». Ведь тогда было совершенно отличное от сегодняшнего мышление, я был коммунист, считал это своим долгом и не мог оставаться в стороне. Мы отправлялись на эту войну вовсе не ради денег, да и какие тогда были деньги — например, офицеры, служившие в Чехословакии, получали двойной оклад в силу службы за границей, а когда я пришел в Афган, у меня был такой же, как и у них, двойной оклад, и все — надбавок больше не было никаких. И только к концу второго года моего пребывания в Афганистане, то есть в конце 1982 года, вышел приказ о новом исчислении выслуги, по которому один день засчитывался за три дня службы на территории СССР, и пересчитали, правда, всем офицерам и прапорщикам с момента ввода войск, перерасчет получили и те, кто уже вернулся на Родину.
Будучи в звании капитана, я был переведен по замене уже в стоявший там дорожно-строительный батальон, передислоцировавшийся в Афганистан из Забайкалья. Был назначен на должность командира первой роты (до сих пор помню: полевая почта 35611). Структура батальона была стандартной для части такого назначения: в его составе было четыре роты. Моя рота выполняла задачи по охране расположения и сопровождению получаемых из Союза грузов. Эти грузы мы развозили на огромные расстояния от района своего расположения. Грузы были всевозможные: это и стройматериалы, продовольствие, боеприпасы и тому подобное. Снабжали в основном другие дорожно-строительные батальоны, строительные батальоны и множество других всевозможных частей.
— Были какие-то особенности в вооружении вашего подразделения?
— Вооружение у нас было такое же, как и у обычной «небоевой» роты: обычные автоматы Калашникова АК-74 — бойцов, на взвод — ручной пулемет, и в роте — ротный пулемет. Тяжелого вооружения как такового не было. У офицеров, и у меня в том числе, — пистолеты ПМ. Пистолет я всегда старался носить в левом нагрудном кармане, чтобы, если что, пуля ушла рикошетом, в легкое попадет — я выживу, а в сердце — все. Для этих же целей, пока не было бронежилетов, некоторые брали обычную жилетку и нашивали на грудь карманы для магазинов. О боезапасе могу сказать, что он был у нас в том количестве, в котором был необходим, и даже больше.
Ознакомительная версия.
