Тогда для нового вида транспорта имелся определенный простор: в Екатеринодаре было 95 улиц общей протяженностью 111 верст, однако отношение населения к автомобилям было, мягко говоря, сдержанным. «Это видно из следующей заметки, — говорил Тюляев и цитировал. — В данное время в городе процветает автомобильный спорт, как самый новый и модный… Эти чудовища на резиновых шинах с рычанием носятся по городу самым полным ходом. В каждом автомобиле сидит, по крайней мере, сотня чертей, которые стучат, пыхтят, кашляют, чихают. Всякий благоразумный гражданин, прежде чем выйти на Красную улицу, прощается с женой и детьми и пишет духовное завещание. Не очень давно один автомобиль наскочил на фруктовый киоск и стер его с лица земли».
Автор, нарисовавший столь тревожную картину, не одобрял, впрочем, и велосипедистов, которые, по его словам, «ездят по всем направлениям улицы, отчаянно звонят за версту, а на повороте преспокойно налетают на мирного обывателя и со смущенной улыбкой на устах извиняются за причиненное беспокойство…»
В чем‑то подобные мысли были близки и Тюляеву. Он даже вообще предлагал центральную улицу Красную открыть только для пешеходов, превратив ее в цветущий бульвар. Селезнев тогда его мнение не поддержал: «Рановато еще. Давай повременим, ведь город бурно развивается».
Любил Тюляев вспоминать В. Маяковского и его посещение Краснодара в феврале 1926 года. Павлу Федоровичу был тогда 21 год, но он хорошо запомнил приезд знаменитого поэта. Чем же был памятен ему тот приезд признанного лидера футуристов? Пожалуй, и тем, что В. Маяковский назвал в одном из своих стихотворений Краснодар «собачкиной столицей». Стихотворение, которое известно как «Краснодар», было опубликовано в журнале «Красная нива» в № 24 за 1926 год под названием «Собачья глушь». Поэт прочитал его во время второго в этом году посещения города (29 ноября) в Зимнем театре. Как всегда выступление В. Маяковского перешло в словесную перепалку с публикой.
«Откуда‑то сверху, с балкона:
— Я ваших стихов не понимаю.
— Ничего. Дети ваши поймут, — спокойно басит Маяковский.
— И дети не поймут!
— Ну, значит, в папу пойдут’. Этакие молодые дубки!..»
И дальше в таком же духе. По поводу стихотворения
«Краснодар» его упрекали, что «не о собаках надо было писать, а о кубанской пшенице». И в связи с этим Л. Ленч писал:
«…Очаровательное шутливое стихотворение Маяковского о Краснодаре показывает редкую его наблюдательность. В Краснодаре действительно было очень много собак. Собаки были разные и хорошие. Весь город знал сенбернара доктора П., сенбернар важно ходил по городу, по — хозяйски заглядывал в магазины, учреждения и даже театры во время спектаклей. Маяковский любил собак и заметил эту краснодарскую особенность». Добавим, что ее отмечали и другие. Еще в 1848 году в очерке о екатеринодарской жизни В. Ф. Золотаренко писал о собаках, «которыми жители богаты…»
В то же время Тюляев гордился, что в стихах В. Маяковского, оставшихся на память о приезде в Краснодар «вождя левого фронта искусств» (так назвала поэта газета «Красное знамя»), есть и другая точная деталь — солнце. Давно ушел в историю 1926 год, а яркий февральский день его живет в строках:
Солнце жжет
Краснодар,
Словно щек
краснота.
Красота!..
Беспокоило Тюляева отсутствие в Краснодаре и во многих других населенных пунктах края так называемых ярмарочных мест. Он начал делать попытки возродить широкий ярмарочный торг по типу дореволюционной Покровской ярмарки. Он отчетливо помнил, что в северной части города, в районе между скотобойней (конец бывшей Ростовской улицы, ныне продолжение улицы Красной до кинотеатра «Аврора») и вокзалом Черноморской железной дороги была отведена площадь в виде большого круга. Здесь и разместилась ярмарка. У входа торговали пищевыми продуктами, в глубине кустарными изделиями и прочим, слева располагалась «скотская площадка», а с правой стороны, недалеко от колодца, специально сооруженная коновязь. В центре ярмарки была устроена карусель. Напротив ярмарочной площади, у скотобоен, оборудовали избу — читальню «с постоянным юридическим столом». Другой приметой нового времени являлись выставленные образцы сельскохозяйственных машин и орудий.
Ярмарка прошла с успехом, хотя по обороту и отставала от довоенных. Газета «Красное знамя» писала о ней так: «Большой муравейник. Огромный базар. Куда ни глянь — всюду толпы людей. Громко торгуются, выкрикивают цены, расхватывают товар, зазывают покупателей… Издали доносится веселое лошадиное ржание. Центр ярмарочного торга — скотский рынок. Здесь хлебороб по собственному вкусу может приобрести хорошую лошадь или корову. Лошадиное потомство здесь представлено в солидных размерах, начиная от вылинявшей, облезшей костлявой клячи до статного лоснящегося на солнце горячего жеребца… Цыгане, эти всеми признанные «лошадиные спецы», шныряют меж крестьянских ходов, красочно расхваливая свой товар. Рубашка навыпуск, поверх ее — засаленная жилетка, неизменный суконный картуз и в руках кнут. Цыгане усиленно жестикулируют, гого чут и, найдя покупателя, заводят торг. Но не только рабочий скот может купить на ярмарке хлебороб… Мелкая кустарная промышленность в последнее время так выросла, что городской рынок стал для нее тесен…»
Не забывал также Павел Федорович об отдыхе краснодарцев и всего населения края. Ему нравилось, когда местные рачительные хозяева — председатели исполкомов с любовью обустраивали такие уголки отдыха. И тогда он крепко пожимал им руки и благодарил от имени рабочего класса и колхозного крестьянства.
Сам же любил отдыхать на Старой Кубани (ныне парк 40–летия Октября), расположенной в пяти километрах от железнодорожного вокзала. Пашковский трамвай делал остановку у городской межи, и отсюда открывался красивый вид на Старую Кубань. «Обширное водное кольцо, отрезанное на юге от современной Кубани узким и низким перешейком, — писали авторы одной книги, — вдается далеко на север и залегло среди густых садов и хуторов, охватывая огромный остров… На острове: луга, рощи с прекрасным южным прибрежным лесом и хутора.
Наружные берега Старой Кубани — то низменные, то местами поросшие камышом, то высокие, поднимающиеся в урочищах Панского куга на западе на 6–8 метров над рекой. Прекрасный дубовый лес кута недавно уничтожен; садовники и огородники стараются овладеть этими привольными пригородными местами. Но и сейчас толпы горожан, пользуясь очень удобным трамвайным сообщением с городом, охотно посещают берега Старой Кубани, ее сады и так называемый участок Роккеля, где еще сохранилась древесная растительность в ее естественном состоянии…»
