– Могу предположить, что Фурцевой наверняка доложили об этом инциденте.
– Может быть, но я тогда не знал, где министерство вообще и находится-то. Там я никогда не был и ни с кем из сотрудников не общался, несмотря на то, что мой отчим был заместителем министра культуры. Он серьезно не воспринимал то, что мы с друзьями играли, – непонятную ему музыку. Конечно, я знал, что есть Министерство культуры, но мне представлялось, что оно имеет отношение к Большому театру, к опере и балету. Кухарский дружил со Свиридовым, с Шостаковичем, с другими серьезными музыкантами. А мы в подвале «дома на набережной» занимались рок-н-роллом, при чем тут Министерство культуры?
– Ас кем вы общались в культурном истеблишменте?
– Ни с кем вообще. В 1973 году мы вместе с двумя другими ансамблями стали лауреатами студенческого фестиваля, и нам всем дали возможность записать гибкие пластинки. Для нас это был прорыв, мы сразу это почувствовали и готовились к записи очень серьезно.
– И все-таки, Стас, вы знали, что существует такая Екатерина Алексеевна Фурцева – министр культуры СССР?
– Фамилию, конечно, слышал. Но не более того. Как я говорил, к понятию «советская культура» я никакого отношения не имел. А то, чем я занимался, это была не «культура», это был мой личный кайф, который явно противоречил идеологическим установкам в стране… Ведь «Битлз» тоже к советскому пониманию культуры никакого отношения не имели. Это тоже был кайф… Мы тогда и представить не могли, что когда-нибудь и «Битлз», и нас, и миллионы других, начинающих тогда рок-музыкантов признают честной нормальной музыкой, которую будут слушать и любить даже президенты страны…
И когда мы уже выпустили несколько пластинок на «Мелодии», нас игнорировали и не воспринимали официальные худсоветы и критики. Мы фактически не существовали для центральных средств массовой информации до 80-го года, а потом, появившись на ТВ во время Олимпиады, опять попали под запрет после фестиваля в Ереване… Одну песню в 70-х однажды прокрутил Татарский, помните, была передача «Запишите на свой магнитофон». Потом, кажется, появилась статья в «Советской культуре» – «ругательная», но я ее не видел. В тот момент Министерство культуры и сказало свое веское слово: закрыло ансамбль «Цветы» и даже название запретили. А обвинили нас в «пропаганде западной идеологии и идей хиппи»… К тому времени у нас уже был конфликт с филармонией на другую тему. Нас заставляли работать по 3–4 концерта в день, а когда мы поставили ультиматум, то нас, музыкантов «Цветов»: меня, Костю Никольского и Сашу Слизунова – уволили, решив отобрать у нас название – «Цветы» и эксплуатировать его в концертах. Так закончились наши первые серьезные конфликты с властью – идеологический и коммерческий. Мне удалось восстановить группу только в 1986–1987 годах, но уже без запрещенного названия. Но музыка наша оставалась запрещенной до перестройки.
– Эти запрещения начались при Демичеве?
– Да, тогда, наверное, уже Демичев был. При Фурцевой мы были моложе и хулиганили больше, да и музыка была бескомпромиссной, но идеологически никто на нас не наезжал.
Феликс Медведев
История ненаписанной книги
Светлана произвела на меня не лучшее впечатление…
В начале 1995 года моя знакомая, жена главы одного творческого союза, неожиданно предложила: «У Екатерины Алексеевны Фурцевой есть дочь Светлана, которая давно уже пребывает за границей – то ли в Германии, то ли в Испании. От мамы у нее осталось какое-то наследство. Время нынче тяжелое, и Светлана хочет кое с чем расстаться. Поскольку вы коллекционер, давайте я вас сведу».
Дочь Фурцевой – это любопытно!
Я слышал, что Светлана известна в московской богемной среде как фигура одиозная. Вокруг ее имени роились слухи, сплетни, домыслы. У нее было несколько небезынтересных замужеств. Регулярно бывая за рубежом в официальных поездках, Екатерина Алексеевна брала с собой доченьку-школьницу. Светлана была знакома со многими деятелями культуры хрущевско-брежневской эпохи: актерами, режиссерами, художниками, литераторами. Одним словом, мне в руки шел уникальный материал. И мы встретились.
Скажу сразу: при знакомстве Светлана произвела на меня не лучшее впечатление. Из «шестерки» энергично выпорхнула по-европейски одетая дама с безразлично-высокомерным выражением лица и, не поздоровавшись, деловито-прагматично приступила к предмету нашей возможной сделки. Все это происходило на улице, среди толпы, суетливо и рыночно. Я был разочарован. Расставаясь, решил представиться подробнее и как журналист попросил о рандеву. «Меня интересует судьба вашей мамы, ведь она великая женщина, а о ней не издано пока ни одной книги. Я предлагаю вам сотрудничество», – выпалил я, но не получил ободряющего ответа. «Позвоните, посмотрим», – бросила Светлана и села в машину.
Когда я рассказал о свидании с дочкой министра советской эпохи своему приятелю, который был в курсе кремлевских нравов, он предостерег: «Имей в виду, Светлана еще та штучка. Считают, что на ней лежит немалая доля вины в смерти матери. Расспроси ее, может, расскажет. И еще: хоть ты и не самый ярый поклонник футбола, но об Эдуарде Стрельцове, конечно, знаешь. Так вот, к его драматичной судьбе, говорят, причастна и Екатерина Фурцева».
Стрельцову и Пеле не довелось встретиться на поле
«Королеве представили графа де Кастильо в тот момент, когда все ее помыслы были заняты дочерью на выданье. Летят весны и осени, а перезрелых девиц, да еще и не из красавиц, не ценят даже отставные гофмаршалы. Взглянув на кривоватую, рыхлую, со вспученной копной на голове, напомаженную куклу с длинным именем Матильда-Агнесса-Изольда де Бурбон, граф с трудом удержался от насмешливой гримасы. Но мамочка все поняла, и эта едва коснувшаяся его губ презрительная усмешка решила его судьбу. Через три месяца графа нашли мертвым в своей конюшне без видимых признаков насилия. Яды при дворе действовали безотказно».
(Из исторических хроник)
…Если бы кому-то пришло в голову выявить череду ста самых трагических фигур в русской истории XX века, то футболист Эдуард Стрельцов наверняка попал бы в этот скорбный реестр. Ведь и доныне, спустя много десятилетий после случившейся драмы, когда иные ее участники умерли, а другие здравствуют, когда страна пережила, как сказал поэт, «невиданные перемены и неслыханные мятежи», не исчезла память о талантливом российском пареньке, не зажила рана скорби и сожаления о банальном происшествии на станции Правда Ярославской железной дороги. Книги, фильмы, исследования, версии… Всех по-прежнему интересует, что же тогда произошло. Где ложь и где правда? Можно ли было, даже если Стрельцов и виноват, обойтись менее суровым наказанием?
