Зимой их трудовой день начинался с того, что Валет сразу же после завтрака бежал осматривать сорокакилометровую линию пастей и песцовых капканов. Если капканы и пасти были пусты, Валет «сообщал» Егору, что беспокоиться не о чем. Если в одной из ловушек был песец, Валет без долгих разговоров вел Егора прямо туда. Летом Валет занимался собиранием «даров моря», делая десятикилометровые галсы по берегу в обе стороны от избушки. Опять таки он «информировал» хозяина о том, где выкинута дохлая нерпа, годная на подкормку, где хорошее бревно плавника.
Рассказывают, что один из начальственных охотников, приехавших порыбачить к Егору, загорелся желанием привезти дочке гусенка пуховичка. Егор «поговорил» с Валетом, пес исчез и через полчаса пригнал с тундрового озера целый выводок гусят, за которым бежала озабоченная мамаша.
Однажды, люди, заехавшие к Егору, застали в его избушке необыкновенную чистоту. На столе лежала скатерть. На скатерти стояли бутылка водки и две миски с рыбой.
— Что за праздник, Егор? — спросили приезжие.
— День рождения Валетки празднуем, — отвечал тот.
Надо ли говорить, как плакал Егор, когда Валетку, знаменитого в десятках чукотских поселков, застрелил пьяный приезжий киномеханик. В тот год Валет был еще жив, но ни он, ни Егор не могли нам сообщить что-либо нового о «серебряной горе». Они о ней не слыхали.
5
Лодка поднималась вверх, по реке с трудом. После полосы прибрежной травянистой тундры начались заросли кустарника. Иногда вполне можно было представить себе, что наша «Чукчанка» поднимается по какой-нибудь реке в Средней России и что стоит вылезти на берег — и увидишь поодаль березовый перелесок или темно зеленую стену сосняка. Но такие иллюзии держались недолго. За очередным поворотом реки открывался обрывистый торфяной берег. Вода «выедала» линзы погребенного льда, и в обрывах образовывались жутковатые большие пещеры, над которыми нависали многотонные козырьки.
Чем ближе к верховьям, тем ниже и невзрачнее становился кустарник и тем чаще река разбивалась на мелководные протоки, по которым лодка проходила с трудом. На третьи сутки показались пологие холмы Чаанай.
Как и на всех тундровых возвышенностях, здесь было много могил оленеводов, которые издали замечались по кучам оленьих рогов, сложенных около них. Около могилы, точнее, места, где был оставлен пастух, лежали, как правило, останки нарт, чайник, иногда сломанный винчестер.
Здесь мы решили оставить лодку, так как она уже поднималась против течения с сантиметровой скоростью, а чаще подолгу стояла напротив какого-нибудь куста, не в силах совладать с течением.
Мы провели последнюю комфортабельную ночевку, так как в дальнейшем груз наш был строго ограничен. Сидели около костра и слушали вечерние вопли гагар на тундровых озерах, когда на реке показалась крохотная резиновая лодчонка. В лодчонке сидел человек в кухлянке и греб лопаточками величиной с ракетку для настольного тенниса. Увидев костер, он причалил к берегу. Это оказался зоотехник, который возвращался с очередного осмотра стад. Он сообщил, что стадо мы найдем в дневном переходе отсюда около холмов Теакачин.
На следующий день уже поздней ночью добрались до яранг пастухов. И пастухи, и мы были рады неожиданной встрече и просидели почти до утра, подкладывая прутики полярной березки под непрерывно кипящий чайник с кирпичным чаем. Мы услышали много интересных вещей.
О Красном камне в одной из долин на перевале к Анюю, которому поклонялись тундровики, когда вступали в непривычную для них зону лесов.
Об озере в верховьях реки Омрелькай, которое периодически вздувается бугром, и бугор тот лопается, распространяя весьма неприятный запах.
О гигантском горном медведе, который изредка встречается в глухих долинах Анадырского нагорья. Медведь тот настолько велик и свиреп, что при виде даже его следов (пастухи показали руками размер следов) ударяются в бегство и люди, и олени. Медведь этот, однако, весьма редок, и не каждому пастуху, даже всю жизнь проведшему в горах, удается его видеть.
О «серебряной горе» они ничего не могли нам сказать. Однако название Пилахуэрти Нейка истолковали по другому. Действительно, сказали они, есть гора на северо-восток отсюда, которая называется Пильгурти кувейтинейка, что означает «гора между трех речек, впадающих в реку Кувет». Реку Кувет я знал. Это было совсем в другой стороне, и, признаться, эта новость порядком меня обескуражила. Впрочем, название Кувет для Чукотки довольно обычно, и на карте рек или речек с таким названием можно найти не одну.
Утром мы распрощались с пастухами и ушли к горам. Анадырское нагорье возвышается над Чаунской низменностью вроде разноцветной стены. Весь этот массив окрашен в голубоватые, зеленоватые или розовые тона, в зависимости от цвета изливавшейся в меловом периоде лавы.
Чем дальше мы уходили вверх по Угаткыну, тем мрачнее и безжизненнее становились горы. Исчезла березка. Боковые притоки текли из долин, забитых хаосом камня. Иногда река образовывала своеобразные горные болота. Болота эти в окружении черных сопок выглядели очень и очень мрачно. Здесь жили только кулики — на каждом болоте по кулику. Вели себя они, в отличие от хозяйственных крикливых собратьев на равнине, довольно хмуро и неприветливо: извещали резким криком округу о том, что появились два человека, и, отбежав, но дальше косили на нас черным неприветливым глазом.
Неделю мы блуждали по путанице мелких хаотических сопок нагорья. В общем-то можно было заранее предвидеть, что разыскать отдельную сопочку среди тысяч подобных в районе примерно в десять тысяч квадратных километров можно лишь при серьезных усилиях. С охотой в безжизненных горах нам не везло. Пришлось возвращаться обратно. Когда мы снова вышли в предгорья и увидели залитую солнцем, блестящую от озер, осенней желтизны Чаунскую долину, ей богу, это было похоже на выход в другой мир.
6
История поисков серебряной горы на этом далеко не кончается. В долине реки Баранихи по заявке Баскина проводил разведку отряд под руководством геолога Монякина. Отряд не нашел и следов серебра.
Два года спустя из Одессы был вызван сам Уваров и Анадырское, геологическое управление организовало партию, которая занималась поисками в верховьях Анюя с участием самого Уварова. В селе Пятистенном старожилы указали им место, которое называется «протока Попова», и утверждали, что там находится и могила самого сотника. По непонятным причинам район этот не был проверен.
Экспедиция кончилась ничем.
