Сегодня на Маточкином Шаре отмечаем третью годовщину спасения челюскинцев. За обедом вспомнили о походе корабля, гибели его в Чукотском море, говорили о воспитании новых кадров полярников. Выступали Шмидт, Водопьянов, Молоков и я.
Полярная станция Маточкин Шар – комсомольская. Ее молодой персонал с огромным вниманием слушал наши рассказы о незабываемых днях спасения челюскинцев, о подвигах летчиков, которые стали лучшими друзьями работников Арктики.
На Земле Франца-Иосифа сегодня плохая погода. Полет наметили на завтра, в 7 часов утра. Закрыли моторы чехлами.
В 4 часа дня с гор подул ветер, началась поземка. С вершин погнало колоссальные облака снега. Ветер быстро усиливался. Через час начался настоящий буран.
Марк Иванович Шевелев пришел узнать, закреплены ли машины.
– Пойдем вместе, проверим еще раз, – предложил я.
Быстро одевшись, мы вышли из дома.
Много раз я видел пургу, но то, что сейчас нам открылось, превосходило все. Кругом кипело, как в котле. Отойдя на десять шагов от дома, мы потеряли его из виду. Ветер дул с такой силой, что трудно было устоять на ногах. У меня мелькнула мысль: вот тот северный буран, попав в который неопытный человек погибает. Немало было случаев, что люди замерзали в нескольких метрах от дома, не в состоянии найти дорогу к нему.
Я повернулся к Шевелеву. Ветер сдувал его под гору. Шевелев сопротивлялся, повертывался лицом к ветру, и оно быстро покрывалось тонкой ледяной коркой.
Я схватил Шевелева за руку:
– Пойдем домой, возьмем трос…
И объяснил: трос мы привяжем к дому и, постепенно разматывая его, дойдем к аэродрому, а потом, держась за проволоку, вернемся обратно; иначе дороги не найдем…
Выяснилось, что трос лежит на берегу. Вместе с начальником полярной станции мы тронулись в путь, держась за один ремень, чтобы не потерять друг друга.
Шли очень долго, и мне уже стало казаться, что мы заблудились. Вдруг наткнулись на какой-то предмет. Это была железная бензиновая бочка. Я вспомнил, что бочка лежала возле самолета. Значит, мы у цели.
И действительно, через десять шагов мы уперлись прямо в фюзеляж нашей машины. Справа от нас, буквально рядом, находилось крыло самолета, но мы не видели его.
Осмотрев крепления машины, мы перешли к другим самолетам и, убедившись, что все в порядке, стали искать трос. Но не так легко было найти его! В сильную метель даже знакомые места становятся неузнаваемыми. Пробродив почти час бестолку, мы вернулись домой, взяли на радиостанции моток провода и протянули его к первому самолету.
Держась за этот провод, люди могли уверенно ходить из дома к машинам и обратно.
Пришлось установить непрерывное дежурство у самолетов. Дежурным приказано в случае опасности бить тревогу.
16 апреля
Шторм достиг двенадцати баллов и длился двое суток. Самолеты, которые были поставлены носом против ветра, выдержали напор. Одну машину слегка повредило: сломало коромысло руля поворота. Механики начали срочно ремонтировать руль. Ветер продолжает издеваться над нами; правда, он уже стал несколько слабее, не больше девяти баллов.
В общем, то, чего мы избегали, нам все же пришлось испытать. Хорошо, что благополучно прошло.
18 апреля
С полудня ветер стал стихать. Мы начали прогревать моторы, а в 19 часов 34 минуты пошли в воздух.
Низкая облачность. Набрали высоту две тысячи двести метров. В разрывах облаков виднеются вершины гор. Пересекли Новую Землю.
Над Баренцевым морем тоже сплошная облачность.
Психология человека своеобразна: если глаза не видят опасности, то он и не думает о ней. Так было и у нас. Мы летели на сухопутных машинах над морем, но не видели его – оно было покрыто облаками; что под нами – чистая вода или лед, – неизвестно. Почему-то меня не покидала уверенность, что внизу обязательно должен быть лед. Не видя открытого моря, мы чувствовали себя спокойнее…
А вот теперь облака начали редеть. Все с любопытством прильнули к окошкам. Каждый старался рассмотреть: чисто море или покрыто льдом, а если есть лед, то сможет ли на него сесть самолет? В редких разрывах видно, что внизу лед, но мы не успевали определить, какой он.
Поднявшись несколько выше, мы увидели солнце; оно быстро приближалось к горизонту. Изумительное зрелище – арктическая вечерняя заря! Солнце как-то быстро скрылось за горизонтом, но сумерки, какие бывают у нас в Москве после захода солнца, не наступили. Это был какой-то особенный, странный свет, вызывавший напряженное состояние. Небо чистое, солнца нет, но нет и темноты: можно свободно читать. Так продолжалось около часа. Потом, почти в том же секторе горизонта, где скрылось солнце, появился небольшой огонек: как будто вспыхнул разведенный одиноким рыбаком костер. Этот «огонек» ежеминутно разрастался. Восход солнца был величественным. Картина, окружавшая нас, резко изменилась. Освещенные лучами облака приняли другой вид. На горизонте, в той стороне, где должны были появиться острова Земли Франца-Иосифа, открылись горы, а то, что мы принимали за острова, оказалось обыкновенными облаками…
Устремляясь навстречу солнцу, любуясь игрой его лучей, как-то неожиданно подлетели к Земле Франца-Иосифа.
Мы тотчас забыли о прекрасном небесном светиле. Все наше внимание сосредоточилось на этих островах, величавых в своем вечном суровом спокойствии. С этим архипелагом связаны многочисленные исследования и путешествия, полные кипучей борьбы человека с природой, борьбы за тайны, которые так ревностно хранит далекий Север.
Прошли остров Галля, Австрийский канал. Наконец появляется долгожданный остров Рудольфа – наша база для полета к Северному полюсу. На острове различаем круг, обозначающий границы аэродрома. Вспыхивают дымовые костры. Движутся маленькие точки. Нам выкладывают посадочные знаки.
Делаем два круга, знакомимся с расположением аэродрома. На берегу острова, у подножья горы, виден небольшой поселок. Это – база нашей воздушной экспедиции.
20 – 30 апреля
Полным ходом идет подготовка к последнему этапу перелета. Механики просматривают моторы, радисты еще раз проверяют аппаратуру. Самолеты заправляют горючим.
Для точного ведения самолетов к полюсу на острове Рудольфа установили, кроме радиомаяка, еще и радиопеленгатор. Флаг-штурман Иван Тимофеевич Спирин приступил к проверке работы радиомаяка и пеленгатора. Для этого он отъехал на собачьей упряжке на пятнадцать километров от базы и развернул аварийную радиостанцию.
Обследовав северную зону маяка, Спирин стал готовиться к проверке южной зоны. Из бухты Тихой специально прибыл самолет «У-2».
