Весь день и следующие дни к дворцу президента стекались делегации. Франция поднялась в гневном порыве против позорного решения. Студенты Эколь Нормаль и рабочие завода «Ситроен», докеры Марселя и крестьяне Бретани ставили свои подписи под требованиями об отмене решения правительства. «Верните Жолио-Кюри! Верните Жолио-Кюри!» — шумели толпы на улицах Парижа.
Массовый митинг протеста трудящихся Парижа собрался в зале «Мютюалитэ». Стену зала украшал гигантский плакат: «Если завтра от нас потребуют работать на войну, делать атомные бомбы, мы ответим: «Нет!»
Митинг открыл Ив Фарж. Профессор Пьер Бикар с убийственной иронией зачитал отрывки из приветствия, которым президент Франции Венсан Ориоль почтил Фредерика Жолио и его сотрудников в день пуска «ЗОЭ»:
«Ваши работы преследуют мирные цели. Помогая вам, Франция может дать миру пример борьбы за человеческое счастье. Вы больше, чем коллектив работников. Вы большая семья, которую я от имени Франции благодарю от всего сердца».
В зале гремели крики:
— Лицемеры! Предатели! Верните Жолио!
Когда снова установилась тишина, профессор Бикар, твердо и четко взвешивая каждое слово, воскликнул:
— Да, мы семья, господин Ориоль. А когда атакуют главу этой семьи, то вся семья сжимает кулаки.
Митинг принял краткую резолюцию: «Верните Жолио-Кюри!»
В зале гремит «Марсельеза», и снова тысячи голосов скандируют: «Вер-ни-те Жолио-Кюри! Вер-ни-те Жолио-Кюри!»
Люди медленно расходятся, и долго еще слышно на улицах ночного Парижа: «Вер-ни-те Жолио-Кюри! Вер-ни-те Жолио-Кюри!»
ЖОЛИО-КЮРИ ОТВЕЧАЕТ
Через неделю, 6 мая, в Коллеж де Франс должна была состояться лекция профессора Жолио-Кюри, первая после его смещения с поста верховного комиссара.
За час до начала лекции все места в аудитории были заполнены, а люди все шли и шли. Розы, нарциссы, тюльпаны, гладиолусы, сирень передавались из рук в руки, цветы закрыли кафедру. Больше некуда было их класть, груда букетов поднималась уже с пола.
Когда за этим холмом цветов показалась знакомая стройная фигура профессора, шквал восторженных оваций разразился в аудитории:
— Жолио! Верните Жолио-Кюри! Мир! Мир! Да здравствует мир! Мы с тобой, Жолио!
Он заговорил, но первые слова потонули в звуках «Марсельезы», подхваченных толпой в коридорах, на лестницах, во дворе. На минуту наступила тишина. Но вот Жолио поднял руку. Он начал лекцию с обычной фразы:
— В прошлый раз мы с вами остановились…
Движение прошло по аудитории. В прошлый раз? Но разве можно вспоминать о нем, когда за эти дни такая буря пронеслась над головой лектора? Можно ли продолжать то, что было прежде? И он говорил, отвечая на обращенный к нему немой вопрос:
— Да, я продолжу курс лекций по физике атомного ядра. Теперь, после известных вам изменений в руководстве Комиссариата атомной энергии, я смогу посвятить чтению лекций больше времени. Вместе со своими помощниками я продолжу и научные изыскания в лаборатории Коллеж де Франс и в лаборатории атомного синтеза в Иври.
Глубокие морщины прорезали за эти дни лицо Фредерика Жолио. Чувствуется затаенная боль свежей раны, когда он напоминает слушателям историю Комиссариата атомной энергии. Гневно и страстно он говорит о преследовании науки, служащей целям мира, об урезывании средств на науку:
— Кредиты на то, что именуют «национальной обороной», непрерывно растут, кредиты на содержание полиции увеличены вчетверо, а кредиты на науку сокращаются. Такова правда, и ничто не помешает мне говорить ее.
Наука необходима народу. Страна, которая ее не развивает, неизбежно превращается в колонию. Но нельзя фальсифицировать науку, делая ее источником частной наживы, а не средством для освобождения человека. Отсюда возникает необходимость для ученого изобличать это нечестное расхищение науки и заниматься политикой. Каждый опыт — это всегда политика, и не надо обесценивать это прекрасное слово «политика»…
Жолио отвечает французскому правительству, он отвечает поджигателям войны, он говорит с людьми всего мира:
— Я хотел бы напомнить, что долг ученого не ограничивается самоотверженной работой в лаборатории. Я хотел бы напомнить, что наука в наше время нуждается в защите и ее надо защищать не только в этих стенах, но и за их пределами. Некоторые хотели бы обойтись без участия в этой борьбе. Конечно, требуется известная смелость для того, чтобы защищать науку.
«Откуда черпает он эту смелость?» — проносится мысль у слушателей. Предвосхищая вопрос, Жолио-Кюри подчеркивает:
— Но если не бороться за дело всей жизни, то как оправдать тогда свое присутствие в лаборатории?!
Он продолжает лекцию, говоря уже теперь о заряженных частицах и о вызываемых ими превращениях. Иногда его речь заглушается взрывом аплодисментов и овациями, которые доносятся со двора. Там ораторы, сменяя друг друга, перед не вместившейся в аудиторию толпой рассказывают о трудах и общественной деятельности Жолио-Кюри.
Закончив лекцию, он выходит во двор Коллеж де Франс, и овации вспыхивают с новой силой. А потом толпа растекается по бульвару Сен-Мишель и по улицам Парижа, и еще долго слышны крики или мерное скандирование: «Верните Жолио-Кюри!», «Жолио — это мир!»
Через полгода по решению совета министров Ирен Жолио-Кюри была удалена из Комиссариата атомной энергии. Никакого официального мотива или объяснения дано не было. Это произошло на следующий день после посещения Франции Эйзенхауэром.
Одновременно были уволены и многие другие работавшие с Жолио-Кюри ученые.
А когда в декабре 1950 года профессора Жолио-Кюри пригласили на праздник двухлетия «ЗОЭ», часовые не впустили его в ворота форта Шатильон.
ШЕФФИЛД — ВАРШАВА
Пароход из Дюнкерка отошел с небольшим опозданием. Говорили, что в море неспокойно.
Однако пассажиры не испытывали неудобств от морского путешествия через Ла-Манш. Члены бюро Постоянного комитета Всемирного конгресса сторонников мира предавались короткому отдыху после напряженной работы последних дней подготовки второго Всемирного конгресса.
Технический персонал — секретари, машинистки радовались новизне путешествия. Журналисты, ухитрившиеся, конечно, попасть на тот же пароход, что и члены Постоянного комитета, старались расспросить, услышать, хотя бы взглянуть на Жолио-Кюри. Были здесь и делегаты на конгресс, первые, которым удалось освободиться от своих дел, чтобы выехать в Шеффилд, где все было подготовлено для конгресса.
Пассажиры курили, болтали, следили за волнами у борта парохода.
Вдали показались белые утесы Дувра… Берег Англии…
Пароход причалил к берегу. Перебросили трап. Но посланцам мира не удалось сойти по этому трапу на пристань. С пристани на пароход ввалились полицейские. Они появились сразу всюду: на набережной, у входа на трап, в салоне.
