— Вряд ли с ходу можно говорить о какой-то моей конкретной помощи в этом деле. Хотелось бы сперва обдумать, — заметно помрачнев, несмотря на жажду корректировки счета, молвил кандидат в ленинградские суперрезиденты ЦРУ. Поворот темы в сторону от столь милого собчачьему сердцу общеполитического «большака» ему не очень понравился. Даже не будучи юристом, можно легко догадаться, что за подобные «дружеские» контакты с такими «любопытными» разговорами заблудших участников этих бесед по законам почти всех, даже «нецивилизованных» стран мира в итоге ожидает расстрел. И только в горячо любимой Собчаком «сверхцивилизованной» Америке применяют менее гуманный метод — электростул. Сомнений не вызывало: разговоры о преданности СССР в этих стенах не ведут. Их расценили бы тут в лучшем случае как тяжелый психический недуг. Но все же быстро сменить свое подаренное избирателями служебное кресло на электростул не хотелось, поэтому откровенно-прямолинейная постановка диверсионных задач этим американцем с вечной сигаретой в зубах претила и была больше свойственна каким-либо завсегдатаям пивных на рыбных базарах портовых городов, а не вышколенным представителям всемирно известной, уважаемой Собчаком спецслужбы Соединенных Штатов.
Такой манерой общения этот лакомка до госсекретов Союза ставил Собчака в щекотливые рамки двоичной системы ответа: да, нет. Что явно не соответствовало понятиям главы Ленсовета об утонченности дипломата, каковой, по собственному глубокому убеждению, он вполне обладал, а поэтому не видел необходимости публично и вслух признаваться, что между Родиной и собственной шкурой им уже давно была выбрана последняя. И потом, какой наглый подход! Ведь он не какой-нибудь забубенный вульгарный диверсант, а весьма известный советский парламентарий. К тому же, с отменной репутацией и прекрасной перспективой государственного деятеля, считающего, что политические взгляды, как и любые другие нормы морали, являются частной собственностью гражданина, поэтому могут продаваться. Однако, не зная конкретной суммы, Собчак вовсе не собирался менять свои убеждения и, тем более до получения денег вперед, позволить себе продать Родину. Честность всегда была ему очень обременительна, поэтому на всякий случай хотелось бы эту встречу рассматривать, допустим, как "подготовку к конференции по вопросу развития попрошайничества Ленинграда на паперти Европы", а не конспиративный контакт для получения оперативного задания. Людям, берущим взятки, всегда хочется, чтобы деньги вкладывали в розовые конверты, дабы все вокруг думали, будто тут обычная любовная интрижка.
Общеизвестно: в историю можно войти либо попасть, но можно и влипнуть. А влипать никому не надо. Поэтому мысли нашего «политкоммерсанта» пошли вразброд. Очень хотелось выразить на лице муку, чтоб все видели, как тяжело предавать Родину, но мучений не получалось. Даже наоборот. Имитация страшной муки обернулась известной теперь всем телевизионной улыбкой, при этом «патрон» попытался глуповато острить и повел себя так, словно пуританин, неожиданно попавший в варьете, где стали танцевать очень нескромные танцы, закончившиеся его обручением с солисткой кордебалета, к тому же совершенно голой.
Плохо, конечно, что население Европы говорит на непонятных Собчаку языках. Причем один другого нелепей. Все такие путаные и бессмысленные, что не уразуметь ни слова без переводчика, само присутствие которого в подобных беседах меньше всего нужно. Любой из них, особенно с собой привезенный, может вмиг превратиться в благоразумного доносчика, По возвращении домой нужно будет наконец серьезно взяться самому за какой-нибудь импортный язык, да еще приложить максимум усилий для окончательного разгрома КГБ, чтобы не было страшно приближаться к опасности. Когда же вместе с КГБ не станет самой опасности, то и мужество не будет понижаться до минимума. Зато появится страшный коммерческий аппетит. Нет, разумеется, до прямых диверсий дело доводить не следует, да и сам «патрон» прекрасно понимал, что на них не способен, как, впрочем, и на кражи всяких секретных документов с последующей их продажей ЦРУ. Подобная деятельность, при всей декларируемой им любви к "демократии закрытого типа", вовсе его не влекла и не вдохновляла. Но что же касается создания трудностей в работе поименованных янки объектов, да еще исподволь, к примеру, тому же ГОИ имени Вавилова, то тут Собчак никаких проблем и опасностей не усматривал. Так как эту операцию можно провести вполне легальным способом, используя лишь весь арсенал уже имеющихся в его руках рычагов развала экономики региона, вплоть до внезапного назначения непомерно высокой арендной платы за использование НИИ основных фондов вместе с энергоносителями, одновременно при этом добиваться сокращения бюджетного финансирования и требуемого кредитования. Вот и конец НИИ, причем безо всяких пошлых диверсий. Помучается ученый люд с грошовой зарплатой несколько месяцев и разбежится по кооперативам да ларечкам, радуясь обретенной коммерческой свободе мысли, после чего Штатам уже не нужно будет бояться превосходства Союза в лазерном и плазменном оружии. Пусть теперь сами русские боятся.
Ломать да разворовывать — не строить и созидать. У Собчака это не вызывало сомнений. Отсюда задача янки выглядела несложной. Поэтому, при многообещающем намеке црушника хорошо заплатить, вместо сильнейшей душевной, внутренней борьбы, главным было желание не продешевить, да заодно не попортить свою биографий присовокуплением конкретных статей Уголовного кодекса. Уж кому-кому, а «патрону» было хорошо известно, что в подобных случаях советский суд обычно смахивает на свору голодных собак, решающих вопрос о судьбе затравленного ими кота, даже несмотря на нашествие «демократов», которые сделали обвинение в государственной измене самым потешным. Особенно после блестяще исполненного Горбачевым и К(предательства всего, что можно было продать. Это был не только слом идейных бастионов, психологических установок и сдача Америке обширного дипломатического пространства, завоеванного тяжким ратным трудом многих поколений бескорыстных предшественников, но и продажа оптом за бесценок всех социалистических стран разом. То, что это была продажа, Собчак не сомневался ни минуты. Не мог же Горбачев со своими ребятами, такими как Шеварднадзе17 с Яковлевым18, бесплатно заставить советские вооруженные силы разломать собственные укрепредуты и спешно, разбрасывая без боя по дороге оружие, бежать на Восток, оставив на произвол покупателей вместе с братскими могилами русских солдат целые системы, страны, партии, государства и народы. Нет, бесплатно такие подарки не делают, и, судя по прямым коммерческим предложениям собеседников, Собчак утвердился в своих завистливых подозрениях: горбачевцы безбедное будущее себе полностью обеспечили. Теперь настала его очередь, поэтому он не собирается упускать эту возможность и будет торговаться до последнего доллара. Правда, сильно огорчало, что "заокеанский друг", сделав предложение продать Родину, не назвал цену. Собчаку пришлось самому судорожно пытаться ее определять методом подсчета возможного экономического эффекта для Америки, абстрагируясь от стоимости предлагаемых к ликвидации промышленных объектов Ленинграда. Но и тут он оказался беспомощным. Требовалась консультация специалиста. При этом, разумеется, не смущало, что вор есть вор, и неважно: лазает он по карманам на рынках либо орудует в рамках целой социально-экономической формации. Если продавая даже чужое добро можно хорошо заработать, то что ж из того плохого?
