Ознакомительная версия.
Тогда же мы получили и другое свидетельство того, что нас ждет. Служил в Симином театре зав постановочной частью Додик Левит. Он во время войны работал в ансамбле МВД, возил его на фронт, и теперь продолжал иногда организовывать выступления актерских бригад в армии. Он рассказал Симе, что недавно поехал на такую гастроль в Восточную Сибирь, в большую глушь, — к слову сказать, с Юрием Любимовым, который выступал в этих концертах как актер и чтец. И в какой-то момент летчик ему сказал: «Подойдите-ка сюда. — Тогда маленькие самолеты летали. — Посмотрите внизу, видите?» И показал такие большие, в виде букв поставленные бараки. Каждые восемь-десять метров гряда бараков, в виде буквы «Т». Он говорит: «А это ведь для вас построено». Додик Левит, как вы понимаете, еврей был. «Что значит „для нас“?» — «А это вас туда вывозить будут. Есть уже постановление правительства».
Евреев выгоняли из ЦК, из Моссовета, из горкома и райкомов, из госбезопасности, министерств, из газет, научных институтов, университетов.
Никогда не забуду, как французская коммунистическая газета «Юманите» напечатала статью, которую подписал главный редактор Андре Стиль. Должна, к стыду своему, сказать — первый автор, которого нам с Нёмой Наумовым когда-то удалось перевести и напечатать в «Новом мире». Так вот он опубликовал в газете статейку под названием «Браво, камарад!», прославляя бдительность русских партийцев, которые смогли вывести на чистую воду врачей-убийц.
Как-то раз Сима пошел в домоуправление за какой-то справкой, и сидевшая там делопроизводительница не без злорадства, но как бы по-дружески сказала: «Вот видите списки? Вот нас заставляют здесь сидеть по вечерам и их дополнять и дополнять. Это списки ваши». Сима говорит: «В каком смысле „наши“?» — «А ваши, вот вас высылать будут. Здесь написано, кому куда, на какой вокзал».
Уже говорили о том, как именно произойдет выселение евреев. Сталин выступит и скажет: чтобы спасти еврейский народ от справедливого гнева русских, его надо удалить из больших населенных пунктов, где он контактирует с другими, поселить отдельно, изолированно, что это гуманный акт во имя спасения евреев. Говорили, что размечены вокзалы, какие подаются составы, когда, в котором часу, какие автобусы, что можно брать (не больше 15 кило), — в общем, эти разговоры все время вертелись, вертелись, и, конечно, жить с этим было крайне трудно. В этот период, между прочим, начались первые отъезды в Израиль. Которые были сопряжены с невероятно скандальными историями, но кто-то все-таки вырывался, и перед всеми встал вопрос: не единственный ли это путь спасения? Но вместе с тем не дадут уехать, растопчут. Это обсуждалось в каждом доме, где были евреи. Это висело, как черная туча над городом.
Я ни минуты не сомневаюсь — и это понимали все, кто жил в то время, — что если бы Сталин не умер, то, несомненно, евреев бы вывезли. Это было так же реально, как переселение кабардинцев и осетин, крымских татар, турок, болгар, греков, немцев Поволжья. Вы ведь знаете, как это было тогда организовано? Они в 24 часа выселяли народы. Мы плохие организаторы — плохие организаторы, а вот в такие минуты оказываемся гениальными организаторами. Мне рассказывали на Кавказе, как балкарцев выселяли. Всегда один и тот же сценарий: с наступлением ночи или на рассвете вооруженные солдаты окружали район, два часа на сборы, подгоняли нужное количество грузовиков, везли людей к запасным путям, где уже ждали вагоны для скота, — блестящая организация. Совершенно так же прошло бы выселение евреев из Москвы, из Ленинграда, в этом нет никакого сомнения.
Теперь я хочу рассказать о смерти Сталина.
Значит, были сводки «болен, болен, болен», «товарищ Сталин без сознания» и так далее. Страна замерла. В метро, в автобусе, в столовых разговаривали вполголоса, почти не глядя друг на друга. Церкви были полны: молились о его выздоровлении.
И вот он умер. Надо сказать, что ужас и горе народное не имели себе равных. Вообще ведь дела были неважные. И жить было довольно трудно и страшно. Тем не менее не только в широком народе, но и в интеллигентских кругах все были совершенно убиты. Казалось — были такие наивные представления, — что Сталин удерживает. Что есть там Берия и прочие, которые куда хуже, и только благодаря Сталину все удерживается на грани.
Приезжали поезда, люди на крышах ехали в Москву. Было ощущение какого-то события космического масштаба. Казалось, история остановилась.
Собрания, которые проходили в Союзе писателей, были абсолютно гротескные. Люди выходили, чтобы что-то сказать, и начинали рыдать, стоя на трибуне, не сумев вымолвить ни слова от великого своего горя. Откуда-то выходили знаменитые критикессы и говорили: «Мы проживем, но как наши дети будут жить без него?» И взрыв, дикий, истерический взрыв слез — и сходила с трибуны.
Я думаю, что это массовый гипноз. Что люди как-то заражали друг друга. Все хотели обязательно его увидеть. Это безумное, сумасшедшее какое-то желание — увидеть его в гробу — владело огромными массами.
Я была счастлива, что он умер. И Сима, в общем, разделял со мной это чувство. Но все-таки мы тоже решили пойти посмотреть. Стыдно сказать, но это было так. Да. Хотя няня Мотя, очень важный человек, появившийся тогда в нашей жизни, простая деревенская женщина, о которой рассказ впереди, отговаривала, считала это чистым безумием и с презрением говорила: «Да что вы беспокоитесь? Собаке собачья смерть». Но мы испытывали потребность пережить эту историю до конца.
Толпа начиналась уже у самых наших ворот. Но пока еще не очень густая, и через нее можно было как-то пробраться. Мы дошли до Самотеки. А у Самотеки дорога идет вниз, это как бы котлован такой. Холодно было. И над Самотекой стояло какое-то облако. Дождь не дождь, что-то такое странное. Сима спросил: что это такое? Что это висит над Самотекой? А какой-то дядька рядом стоит и говорит: а вы не понимаете? Это они так трутся друг об друга, это они потеют, это испарение. И действительно, присмотревшись, мы увидели, что людское месиво в ложбине Самотечной делает шаг вперед — шаг назад, как в мистическом ритме какого-то танца. Они топчутся на месте, тесно прижавшись друг к другу. И поднимается от них марево в небо. И тут Сима сказал: э, нет, туда мы не пойдем, это без нас. И мы с большим трудом как-то выбрались и через два-три часа добрались до дома. Итоги все знают: 400 с лишним человек[26] было растоптано в этот день. Сверх тех миллионов, которых Сталин загубил при жизни, он еще и после смерти столько народу утащил за собой. В Сталине, конечно, было что-то сатанинское. То-то он всегда работал по ночам. И заставлял бодрствовать все свое окружение. Никто не смел уйти с поста — он мог вызвать в любое время. Его окна в Кремле всегда были освещены, и народ думал: «Отец-то наш не спит, работает, бдит, заботится о нас отец наш…»
Ознакомительная версия.
