Ознакомительная версия.
Государь, Государыня и Цесаревич занимали комнату, выходившую углом на площадь и на Вознесенский переулок, четыре Великих Княжны – соседнюю комнату, дверь в которую была снята; первые ночи они провели, не имея кроватей, на полу. Доктор Боткин спал в гостиной, а горничная Государыни в комнате, находившейся на углу Вознесенского переулка и сада.
Что касается прочих узников, то они были помещены в кухне и смежной с нею зале.
Состояние здоровья Алексея Николаевича ухудшилось вследствие утомления от путешествия; он лежал большую часть дня и, когда выходили на прогулку, его носил до сада Государь.
Семья и прислуга завтракала и обедала вместе с комиссарами, поместившимися в том же этаже; Царская семья жила, таким образом, в постоянном общении с этими грубыми людьми, которые чаще всего бывали пьяны.
Дом был обнесен двойной дощатой оградой; он сделался настоящей крепостью-тюрьмой. Внутри и снаружи были посты часовых, в самом здании и в саду стояли пулеметы. Комната комиссара, первая при входе, была занята комиссаром Авдеевым, его помощником Мошкиным и несколькими рабочими. Остальная стража жила в подвальном этаже, но солдаты часто подымались наверх и проникали, когда заблагорассудится, в комнаты, где жила Царская семья.
Однако вера очень сильно поддерживала мужество заключенных. Они сохранили в себе ту чудесную веру, которая уже в Тобольске вызывала удивление окружающих и давала им столько сил и столько ясности в страданиях. Они уже почти порвали с здешним миром. Государыня и Великие Княжны часто пели церковные молитвы, которые против воли смущали их караул.
Во всяком случае стражи понемногу смягчились в общении с заключенными. Они были удивлены их простотой, их привлекала к себе их кротость, их покорила полная достоинства душевная ясность, и они вскоре почувствовали превосходство тех, которых думали держать в своей власти. Даже сам пьяница Авдеев оказался обезоруженным таким величием духа; он почувствовал свою низость. Глубокое сострадание сменило у этих людей первоначальную жестокость.
Екатеринбургские советские власти состояли:
а) из „уральского областного совета“, в котором было тридцать, приблизительно, членов под председательством комиссара Белобородова;
б) из „президиума“, представлявшего из себя своего рода исполнительный комитет из нескольких членов: Белобородова, Голощекина, Сыромолотова, Сафарова, Войкова и т. д.;
в) из „чрезвычайки“ (народное наименование чрезвычайной комиссии для борьбы с контрреволюцией и спекуляцией), центр которой находился в Москве и имел сеть отделов по всей России. Чрезвычайка представляет из себя мощную организацию, которая является основой советского строя. Каждый отдел получает приказания непосредственно из Москвы и приводит их в исполнение собственными средствами. Всякая сколько-нибудь важная чрезвычайка имеет в своем распоряжении отряд, состоящий из отпетых людей – всего чаще австро-германских пленных, латышей, китайцев и т. д., которые в действительности – лишь щедро оплачиваемые палачи.
В Екатеринбурге чрезвычайка пользовалась всемогуществом. Ее наиболее влиятельными членами были комиссары Юровский, Голощекин и т. д.
Авдеев состоял под непосредственным контролем прочих комиссаров, членов „президиума“ и „чрезвычайки“. Они не замедлили дать себе отчет в перемене, которая произошла в настроении стражи по отношению к заключенным, и постановили принять решительные меры. В Москве тоже беспокоились, как это доказывает следующая телеграмма, посланная Белобородовым из Екатеринбурга Свердлову и Голощекину, находившемуся тогда в Москве: „Сыромолотов только что выехал в Москву, чтобы устроить дело согласно указаниям центра. Опасения неосновательны. Напрасно беспокоитесь. Авдеев устранен. Мошкин арестован. Авдеев заменен Юровским. Внутренняя стража переменена, ее заменили другие“.
Это телеграмма от 4 июля.
В этот день, действительно, Авдеев и его помощник Мошкин были арестованы и заменены комиссаром Юровским, евреем, и его помощником Никулиным. Стража, состоявшая, как было сказано, исключительно из русских рабочих, была перемещена в один из соседних домов, в дом Попова.
Юровский привез с собой 10 человек, которые почти все были австро-германскими пленными и „выбраны“ из числа палачей «чрезвычайки». Начиная с этого дня, они заняли внутренние посты; наружные посты продолжали выставляться русской стражей.
„Дом особого назначения“ сделался отделением чрезвычайки, и жизнь заключенных превратилась в сплошное мученичество.
В это время убийство Царской семьи уже было решено в Москве: это доказывает вышеприведенная телеграмма. Сыромолотов уехал в Москву, „чтобы организовать дело согласно указаниям центра“. Он вернулся с Голощекиным и привез инструкции и директивы Свердлова. Юровский, тем временем, принимал свои меры. Он несколько дней подряд выезжал верхом и разъезжал по окрестностям в поисках места, удобного для его намерений, где он мог бы предать уничтожению тела своих жертв. И этот же человек, цинизм которого превосходил все, что можно вообразить, являлся потом навещать Цесаревича в его постели.
Прошло несколько дней; Голощекин и Сыромолотов вернулись, все было готово.
В воскресенье 14 июля Юровский приказал позвать священника, отца Строева, и разрешил совершить богослужение. Узники – уже приговоренные к смерти, и им нельзя отказать в помощи религии.
На следующий день он приказал увести маленького Леонида Седнева в дом Попова, где находилась русская стража.
16-го, около 7 часов утра, он приказал Павлу Медведеву, которому всецело доверял, и который стоял во главе русских рабочих, принести ему двенадцать револьверов системы „Нагана“, которые имелись у русской стражи. Когда это приказание было исполнено, он объявил ему, что вся Царская семья будет казнена в ту же ночь, и поручил сообщить об этом русской страже. Медведев сделал это около 10 часов.
Немного спустя, Юровский проник в комнаты, занимаемые членами Царской семьи, разбудил их и живших с ними, и сказал им приготовиться следовать за ним. Предлогом он выставил то, что должен их увезти, потому что в городе мятежи и что пока они будут в большей безопасности в нижнем этаже.
Все в скором времени готовы и, забрав с собой несколько мелких вещей и подушки, спускаются по внутренней лестнице, ведущей во двор, через который входят в комнаты нижнего этажа. Юровский идет впереди с Никулиным, за ними следует Государь с Алексеем Николаевичем на руках, Государыня, Великие Княжны, д-р Боткин, Анна Демидова, Харитонов и Трупп.
Узники остановились в комнате, указанной им Юровским. Они были уверены, что пошли за экипажами или автомобилями, которые должны их увезти, и, ввиду того, что ожидание продолжалось долго, потребовали стульев. Их принесли три. Цесаревич, который не мог стоять из-за своей больной ноги, сел посреди комнаты. Царь сел слева от него, д-р Боткин стоял справа, немного позади. Государыня села у стены (справа от двери, через которую они вошли), неподалеку от окна. На ее стул, также как и на стул Цесаревича, положили подушку. Сзади нее находилась одна из ее дочерей, вероятно Татьяна. В углу комнаты, с той же стороны, стояла Анна Демидова, у которой оставались в руках две подушки. Три остальные Великие Княжны прислонились к стене в глубине комнаты; по правую руку от них, в углу, находились Харитонов и старый Трупп.
Ознакомительная версия.
