Вместе с Кридлем и Юзефом Виттлином мы работали над мицкевичевской книгой на английском. Этот сборник, написанный несколькими авторами под редакцией Кридля и субсидированный посольством, вышел в свет не в юбилейном 1948 году, а с опозданием, в 1951-м.
За дальнейшей судьбой кафедры я не следил, поскольку уехал из Америки. После смерти профессора кафедра перестала существовать — иными словами, университет не счел нужным выделять на нее свои деньги.
Кридль был не только серьезным ученым. Все, кто его знал, вспоминают его как человека честного и доброго, возможно, слишком доверчивого и благородного для этого неблагосклонного к гуманистам века.
Куинн, Артур. Калифорниец
Окончил среднюю школу иезуитов в Сан-Рафаэле на берегу залива Сан-Франциско. Его школьными товарищами были мой сопереводчик, поэт-лауреат Соединенных Штатов[303] (1996) Роберт Хасс[304] и Луис Ирибарне, полонист, мой студент в Беркли, переводчик «Ненасытимости» Станислава Игнация Виткевича[305], а в дальнейшем профессор Торонтского университета. В школьные годы Артур слыл спортивным талантом, и ему прочили карьеру профессионального бейсболиста. Однако он отрекся от спорта ради философии.
В Принстонском университете он изучал историю науки под руководством знаменитого создателя теории научных революций Томаса Куна, но его интересы были всесторонними, а восприимчивость и эрудиция — огромными. Поэтому, вернувшись в Калифорнию, он нашел пристанище на факультете, подходящем для тех, кто не умещается в рубриках, — факультете риторики. Однако даже там характерное для него соединение разных областей знаний считалось чрезмерным и навлекало на него обвинения в ненаучности, хотя, как оказалось впоследствии, за этим стоял некий план.
Когда я, уже пожилой профессор, преподавал в Беркли Достоевского, на мои лекции приходил Артур, в то время молодой ассистент. Он, практикующий католик, находил в религиозной проблематике русского писателя нечто полезное для себя. А может быть, ему была нужна полная противоположность маоистским безумствам берклийской революции, а мои лекции предоставляли такую возможность. Так началась наша дружба.
Первая книга Артура сосредотачивалась на критике философии логического позитивизма и называлась «Confidences of British Philosophers» (1977), хотя вместо слова «самоуверенность» он вполне мог употребить слово «гордыня». Это беспристрастный серьезный анализ, а ирония автора едва уловима. Вообще Куинн-писатель не слишком спешил раскрывать свои намерения. Впрочем, он опубликовал (совместно с Н. Брэдбери) школьную антологию текстов, написанных в разные эпохи и на разных языках, показывая, как намерения формируют способ обращения к читателю. На протяжении нескольких лет его ум был занят языком литературных высказываний, и его книгу «Figures of Speech» (1982) можно назвать полным юмора учебником стилистики. Казалось бы, от этого далеко до полемики с библеистами, однако в 1985 году он выпустил (совместно с И. Кикавадой) монографию о Книге Бытия «Before Abraham Was» — «Прежде чем был Авраам», — в которой, вопреки теории о многих авторах, защищает единство текста. По его мнению, способ высказывания в Книге Бытия свидетельствует о высокой степени рафинированности и полемической направленности против мифов Месопотамии.
Возможно, различные работы Артура можно было считать подготовительными, ибо его все больше увлекала история. Прежде всего его интриговало прошлое родной Калифорнии и всего американского континента. Лично меня потрясла его книга «Broken Shore» (1981) — «Изломанный берег» — монография округа Марин на берегу залива Сан-Франциско, где он родился. Книга на примере небольшого клочка земли показывает, какие перемены произошли в Калифорнии в течение всего нескольких десятилетий. Старый индеец, помнивший с детства племенные обряды, в старости (если ему удавалось до нее дожить) оказывался в мире белых американцев и их капитализма. А еще он мог стать свидетелем создания и упадка миссий, самой северной из которых была миссия Сонома в его краях. Подданный испанского короля затем стал гражданином Мексики и, наконец, Соединенных Штатов. Возможно, когда Мексика отделялась от испанской короны, он работал пеоном в латифундиях, которые основали белые испанцы, разделившие между собой земли миссии.
Словно продолжением этой истории округа стал том о политиках Калифорнии в 1850-е годы, «The Rivals» (1994) — «Соперники». Однако в том же году вышла насчитывающая более пятисот страниц книга «The New World, an Epic of Colonial America from the Founding of Jamestown to the Fall of Quebec» — «Новый мир. Эпос колониальной Америки от основания Джеймстауна до падения Квебека». Внезапно, вопреки ожиданиям коллег, которые считали образ мыслей и книги Артура несколько странными, и вопреки его собственным ожиданиям, он прославился. Рецензенты дружно расхваливали книгу, а мерой успеха стала покупка прав на фильм. Для честолюбия Артура, который прежде был известен лишь узкому кругу читателей, эта слава была сладкой. Он мог считать ее свидетельством победы своих неортодоксальных взглядов. Он никогда не старался угождать общественному мнению. Вокруг него, особенно в Беркли, все требовали радикализма, затем по меньшей мере «политкорректности», но он совершенно не заботился об этом. В истории Америки он не противопоставлял благородных, угнетаемых и истребляемых индейцев подлым белым. Пессимистический взгляд заставлял его изучать механизмы более сильные, чем вовлеченные в них люди. Индейские племена вели войны друг с другом, заключая союзы с французами и англичанами и этим приближая свою гибель. Ужасающая жестокость их обычаев (например, у гуронов) делает сомнительным их моральное превосходство над не гнушавшимися никакими средствами иезуитами, которые сыграли решающую роль в покорении Канады. Прошлое континента Куинн старается показывать без иллюзий.
Смею верить, что я тоже внес свой вклад в его трактовку истории как трагедии — моими лекциями о Достоевском, то есть об истории России, и нашими беседами, в которых важное место занимала Симона Вейль. В свою очередь Артур очень помог мне, отредактировав мой английский перевод двух метафизических трактатов Оскара Милоша. Кроме того, совместно со своим коллегой по факультету риторики, поэтом Леонардом Натаном, он написал книгу о моем творчестве «The Poet’s Work: An Introduction to Czesław Miłosz» — «Труд поэта: Введение в творчество Чеслава Милоша», — которая вышла с предисловием Станислава Баранчака (1991). Авторы разделили материал таким образом, что Натан писал о поэзии, а Артур об эссеистике. В книге очень сильно подчеркивается мое манихейство.
