— Да пошел ты… — заорал я на всю улицу: — Заткнись, если хочешь просуществовать хотя бы несколько часов. Заткнись, прошу тебя!
— Ладно, ладно, — замахал руками Жека, — не будем больше об этом. Я все понял. Ты нервный человек, тебе надо успокоиться.
Мы буквально натолкнулись на его машину. — А вот и она, никто не забрал. Поедем?
— Черт с ним… Давай.
Жить мне больше не хочется, — сказал я и был недалек от истины. — Жека распахнул передо мной дверцу:
— Прошу!
— А куда поедем? — спросил я. Можно было, конечно, к Евгении Федоровне — там меня всегда ждут, но не с таким же настроением. Жека обязательно проболтается, а она только посмеется над нами, в первую очередь надо мной, человеком в ее глазах довольно опытным. Нет, только не к ней.
— Кстати, Вика приехала, — вспомнил Жека.
— Это уже поинтереснее.
Он бросился к ближайшему автомату. Начал говорить какие-то банальные мерзости о том, что мы ужасно по ней соскучились, прошла целая вечность с тех пор, когда мы виделись вместе в последний раз… Правда, за это время она стала уже телевизионной звездой и, быть может, не захочет нас видеть… Как мне показалось, Вика прервала его дичайшую трепотню, Жека ее внимательно выслушивал и кивал головой: да, он все понимает, раз у нее такие весомые причины, он просто завидует ей черной завистью, несмотря на то, что он мужчина…
Когда он повесил трубку, я спросил:
— И здесь отшили? Жека сверкнул глазами:
— Нет, она с нами встретится… Правда, ненадолго, встреча с женихом, он сделал ей предложение, четкое и конкретное… Но у нее кое-что для нас припасено… И выпивка и капуста… Так что наши дела не так уж плохи.
— Да, ты останешься мелким щипачем, — сказал я Жеке уже в машине, — И я тоже, такова наша участь…
— А ты не спеши все-таки с выводами, — сказал Жека, — сейчас погуляем на славу, а завтра будем думать, что делать дальше. Я подключу наших… Если птички не вылетят в Штаты, они у нас в кармане…
На углу Тверской и Готвальда мы подобрали Вику. У нее: в руках была огромная сумка.
— Куда едем? — спросила она.
— Есть один надежный приют, к Юране, — сказал Жека.
— А вы, мальчики, уже хороши, — сказала Вика. — Как ты сидишь за рулем, не понимаю…
— У нас, Викуля, большие неприятности, — тут же ляпнул Жека.
Нет, он конченый…
— Какие? — спросила Вика.
— Не стоит об этом, — сказал я. — Жека склонен к преувеличениям. — И Жека тут же замолк.
Вика сказала, что она очень мне благодарна: меня и, ясное дело, Жеку ждут подарки и прочее, но все это не может сравниться с тем, что я для нее сделал.
Мы наконец добрались до моей квартиры, Вика тут же отметила, что я стал жить намного уютнее, ей у меня нравится, настоящая европейская квартира Мне после ее слов захотелось добавить, что как бы мне не пришлось загонять всю эту велюровую мебель, югославскую стенку и вьетнамские ковры, купленные на первые гонорары от пацанок «Ах!», но, конечно же, промолчал, а Вика принялась выкладывать из своей сумки подарки.
— Да мы тебя разорили, — сказал Жека восхищенно. Он тут же бросился примерять кожаную куртку.
— Успокойтесь, мальчики, это невозможно сделать.
Потом она выставила на стол бутылки и вручила нам по пачке купюр. Мы выпили.
— Как прошли гастроли с Распутиным? — спросил я.
Вика сказала, что вполне нормально, такого массового психоза она еще не видела.
— А как чувствует себя Распутин? — снова поинтересовался я.
— Плохо. Он очень расстроен. Да, достали мы его неплохо.
— А ты бы не могла меня познакомить с ним? — спросил Жека. Я на него недоумевающе глянул: ему-то это зачем?
Вика тоже пожала плечами:
— Я могу, но зачем тебе это?
Жека отпил виски и сказал, что он давно уважает этого смышленого парня, ему больно видеть, как он мучается, он, Жека, смог бы ему помочь в сложной ситуации.
У меня от неожиданности закололо в боку.
Ты что, совсем ошалел?
— Прошу не беспокоиться о моем здоровье, — сказал Жека. — Я нравственно и физически в форме… Подожди-ка, Юраня, мы сейчас с Викой кое о чем потолкуем.
Они вышли в другую комнату. Я подумал, что Жека спятил, придумал какую-то басню, а на самом деле они преспокойно сексуют, пока я глотаю виски. Я хотел уже подняться, чтобы осторожно приоткрыть перед собой дверь, но на меня выглянула довольная рожа Жеки. За ним вышла Вика.
— Мальчики, мне было приятно вас видеть, — сказала. она.
— Ты что, собираешься?.. А как же продолжение? — хмыкнул я.
— Не получится. Я говорила Жеке. Ждет жених… Так что потерпите.
Она улетучилась.
— Порядок, — сказала Жека.
— Какой еще порядок?
— Мы качнем этого Распутина как следует…
— Каким образом?
— Ты чудак… Видишь, я, в отличие от тебя, выражаюсь мягко и интеллигентно… Я помогу этому мальчику. По моей просьбе ты не напечатаешь главную бомбу в своей жизни… О нем, конечно же…
— Так, так, — я начинал кое-что понимать. — Но я здесь не при чем. Понимаешь?
— Понимаю, но объявка будет очень солидная. Мы покроем все эти «Ах!»…
— Рискованно, но гениально, — сказал я и поднял бокал за здоровье Жеки.
Передо мной было сизое марево — расплывчатое, поглощающее лица и дома, машины и улицы. Я жил в этом мареве и мне временами казалось, что меня больше не существует, — это мои воспоминания, а сам я, бестелесный, невидимый для других, летаю в этом мареве, не понимая происходящего. Такое было со мной, когда я ехал в поезде на Север. Денег не было ни копейки, в мешке лежал последний сухарь, я грыз его и обессиленный от голода засылал, а когда просыпался, то начинал думать — я один в этом поезде, поезд несется в бесконечность по безрельсовой дороге, никто не может его остановить… Я не мог понять, кто же едет рядом, лица начинали исчезать, я почти терял сознание.
Я мотался по Москве, простаивал у кабинета следователя Замковца, отвечал на его вопросы, возвращался домой и лежал по десять часов кряду. Я не мог ни с кем разговаривать: отвечал невпопад на вопросы жены, мне никто не звонил. Я исчез для всех — администраторов, директоров филармоний, руководства своей организации. Иногда оказывался у Джалилы и не понимал, что со мной происходит, отношения наши уже не были прежними, но я не задумывался над этим, я выходил от нее более-менее понимающим происходящее.
— Что говорит следователь? — спрашивала Джалила.
Я принимался вспоминать. Ах, да…
— Запомни, ты не уйдешь. Никто еще не уходил. Говори, кому ты давал взятки, ведь не мог же ты, уличный, никому не известный, вот так прорваться…
