С Табеевым у меня явно не ладилось, и слова «пустуй бачка», так опрометчиво брошенные послом, когда-ни-будь мне аукнутся. «Бойся того, кто тебя боится».
Мы были, конечно, сильнее подготовлены к ведению этой встречи, заранее всесторонне обсудили различные варианты. Со мной были умные люди. Владимир Петрович Черемных, хоть зачастую и резкий в высказываниях, блистал прежде всего своей хорошей военной подготовкой. А Виктор Георгиевич Самойленко бесспорно умел глубоко и всесторонне анализировать ситуацию с политической точки зрения.
Расскажу немного подробнее о Самойленко. С первых дней пребывания в ДРА Виктор Георгиевич слаженно и умно работал с афганским руководством. На должность заместителя главного военного советника по политической части и старшего советника при главном политическом управлении вооруженных сил ДРА он прибыл с должности члена военного совета, начальника политуправления Уральского военного округа, где в этой должности работал в течение пяти-шести лет. В вооруженных силах он был самым молодым начальником политуправления округа. Его любил Гречко, по доброму относился к нему и Алексей Алексеевич Епишев. Самойленко хорошо работал с генерал-полковником Сильченко Николаем Кузьмичем — командующим войсками округа. Кстати, членом военного совета этого округа являлся Борис Николаевич Ельцин (будучи тогда первым секретарем Свердловског обкома КПСС), и Виктор Георгиевич находился с ним в хороших отношениях. В Самойленко я видел настоящего друга, умного работника, умеющего постоять за наши интересы. Кстати, он мне рассказывал, что на заседании парткома посольства неоднократно пытались вбить клин между нами, чтобы отколоть Самойленко от меня. Тщетно. Виктор Георгиевич на это, разумеется, не пошел.
Возвращусь к беседе с послом. Мы предполагали, что она может быть безрезультатной, но преднамеренно уклониться от нее, конечно, не могли — все-таки это официальное мероприятие. За своими спинами мы чувствовали только авторитет министерства обороны — с поправкой, разумеется, на мои сложные отношения с Дмитрием Федоровичем. Посольская же сторона олицетворяла МИД, ЦК КПСС и КГБ (Табеев, Козлов и Спольников). Не считаться с этим было невозможно, и нам приходилось вести свою хитрую и продуманную контригру.
… Стол прекрасно сервирован на шестерых. Мы сели. Две официантки в татарских национальных костюмах быстро с обеих сторон подошли к послу. Но тот что-то буркнул по-татарски и они подошли ко мне. Даже в незначительных поступках посла чувствовалась его привычная деспотичность — не в том, что он делал (в конце концов направить официанток к гостю это вполне нормально), а в том как он распоряжался… Ну да ладно, сейчас о другом речь.
Посол произнес первый тост. Все как положено: за единство действий, за верность марксизму-ленинизму, за успех в выполнении ответственной задачи, поставленной ЦК КПСС, Политбюро и лично Леонидом Ильичом… Сообщил он и о том, что «мы с Александром Михайловичем являемся делегатами XXVI съезда», и в этом качестве должны действовать настойчиво, решительно… Афганистан должен стать 16-й союзной республикой, мол, к этому все дело идет.
Черемных не сдержался:
— Фикрят Ахмедзянович, да не к этому дело идет!
Но посол продолжал:
— Все равно победим!.. — и опять про марксизм-ленинизм и про Леонида Ильича…
Перед нами был другой Табеев, не тот, что несколько минут назад в соседней комнате говорил о политическом положении в Афганистане, пытался определить совместные действия дипломатов и военных, а политиканствующий демагог с рюмкой водки в руке.
И все же разговор за обедом вновь вернулся к деловой теме, к террору и диверсиям и к методам нашего противодействия. Конечно, мы могли бы ужесточить свои действия. Но интуиция подсказывала мне — да и косвенные данные на этот счет имелись, — что Пешавар пытается нас дезориентировать, скрыть куда более серьезные свои акции. Их следует разгадать, или, во всяком случае, продолжать находиться во всеоружии, не ослабляя бдительности.
Однако война есть война, и не исключено, что стараниями противника наше положение может стать еще хуже. Инициативу мы, однако, терять не намерены. Будем продолжать и боевые действия и боевую подготовку. И, как бы ни складывалась обстановка, положение в стране все рано будем контролировать мы.
Я смотрел на Табеева и по его лицу видел, что слушает он немного отстраненно, в полуха…
Его, очевидно, тревожило не то, что мы сейчас обсуждали относительно боевых действий, и не то, что мы продолжаем анализировать и делать кое-какие выводы — он нервничал совсем по другому поводу, а именно из-за своей фразы («пустуй бачка Бабрака»), столь неудачно им сказанной. Конечно, ему на помощь пришел Спольников. Как-то издалека повел разговор о том, что, мол, все мы горячились на встрече, что, мол, вероятно, не все сказанное, вписывается в строку… То есть он подразумевал, что не следовало бы сказанные в горячке слова вписывать в донесения на имя Д. Ф. Устинова, а это сразу же станет известно Ю. В. Андропову и А. А. Громыко.
Надо было как-то смягчить обстановку. Все зависело от меня, я это понимал. Взвесив все за и против, и просто — щадя самолюбие и амбиции посла, я прямо ему сказал:
— Фикрят Ахмедзянович, не беспокойтесь, я забуду, и мои товарищи — тоже забудут. Всякое бывает… Но боюсь, что вы сами этого не забудете.
Он промолчал. Обед продолжался.
Потом, после второго блюда Козлов, взяв в левую руку фужер для вина, а правой рукой бутылку «смирновки», налил себе до краев и красивым тенором запел:
— Выхожу один я на дорогу,
Сквозь туман кремнистый путь блестит…
Ночь тиха, пустыня внемлет Богу,
И звезда с звездою говорит.
Залпом осушив фужер, аккуратно поставил его на стол, встал и молча вышел…
Мы, военные, изумленно переглянулись.
— Теперь до утра не покажется, — обронил Спольников.
Сергей Васильевич Козлов был направлен в Афганистан на должность Политического советника при ЦК НДПА решением Политбюро — с должности секретаря обкома КПСС одной из среднероссийских областей. Он запомнился мне как человек образованный и деликатный, приятный в общении. Но, попав в эту обстановку, да еще к такому решительному, властному и неуравновешенному послу, он, вероятно, не находил себе места, а, может быть, быстрее всех нас понял, что тут каши не сваришь — теми методами, какими действовали советские представители.
Много романсов мы услышали от него. Каждый обед при нашем очередном посещении посольства заканчивался тем же эпизодом. Он брал фужер, наливал в него «смирновки», пел куплет романса и пропадал до утра.
