Здесь, в Париже, есть много того, что сохранилось от моей прежней жизни в Риме. Есть у меня один расписной шкафчик, сопровождавший меня всегда и всюду. Я купила его в Вольтерре, во время работы над фильмом «Туманные звезды Большой Медведицы». Помню, когда я впервые увидела его в антикварной лавке по пути из Вольтерры в Чечину, у меня, как от любви с первого взгляда, екнуло сердце. Он стоял там — по правде говоря, это была даже не настоящая антикварная лавка — и манил меня с витрины своими потрясающими красками: на фисташковом фоне разбросаны цветы со всеми оттенками розового и голубого. Я купила шкафчик, хотя тогда его даже некуда было поставить.
Мне нравится расписная мебель. У меня есть еще одна вещь — уже не итальянская, а приобретенная в одной из стран Северной Европы, что-то вроде секретера середины XIX века. Он тоже весь расписан цветами и тоже переехал со мной из Рима в Париж. Из Рима в Париж я привезла и кровать моей дочери Клаудии — старинную, XIV века кровать, купленную мною много лет тому назад в Португалии… Этот список можно продолжать и продолжать. Тут и моя старинная кровать массивного дерева, и ширма, приобретенная на аукционе двадцать лет тому назад… Все это не столько вещи, сколько «куски жизни», и мне совершенно безразлично, нравятся или не нравятся они другим, тем, кто у меня бывает. Я выбираю вещи и держу их у себя потому, что они нравятся мне, хотя здесь мы несколько расходимся во взглядах с дочкой, которая любит все современное.
А вот былая моя любовь к кружевам и красивым расшитым скатертям сейчас несколько поостыла. Сегодня такие вещи волнуют меня уже меньше.
Жизнь — это еще и музыка, и фильмы, и, конечно же, эмоции, которые они у тебя вызывают.
Мне кажется, что я одной из первых перевела песни ансамбля «Биттлз», поскольку ходила на их концерты еще в Лос-Анджелесе, когда «тараканы» наших 60–70-х годов высадились в Америке. Сейчас я очень охотно слушаю классическую музыку, но продолжаю любить и песни: Лучо Далла, поющий вместе с Паваротти «Ти вольо бене», всегда меня трогает до мурашек по коже.
Мне нравится ходить в кино: я из тех, кто готов стоять в очереди за билетом в дождь, холод и ветреную погоду, лишь бы попасть на интересный фильм. Мне нравится кино в кино: темный зал, сначала черный, потом светящийся экран до сих пор остаются для меня великой мечтой. Мне нравится сам этот ритуал: сидеть в зале вместе со множеством других людей — у каждого из которых своя история, своя жизнь. Они все вместе волнуются, смеются, а иногда даже плачут. Это момент почти абсолютной сопричастности: нет другого способа так объединить людей, собрать их всех вместе, заставить видеть одновременно один и тот же сон.
Я — Клаудия Кардинале, и моя вторая кожа — одежда… Люблю «тряпки», как в шутку называет их Паскуале. Я всегда придавала достаточно большое значение своему внешнему виду, впечатлению, которое произвожу на людей и которое во многом зависит от моей одежды. Даже в Тунисе, когда у меня не было ни лиры, я все равно одевалась не так, как все: отыскивала какие-нибудь нешаблонные вещи, переделывала их, перекраивала на свой вкус. Моими образцами были, с одной стороны, Брижит Бардо, с другой — Жюльетт Греко.
Успех ко мне пришел почти сразу: после первого моего настоящего фильма «Опять какие-то неизвестные» у меня появились мои первые, пусть и небольшие, деньги. А поскольку мне хотелось одеваться по-своему, то есть быть не только оригинальной, но и элегантной, я договорилась с кинокомпанией, что одеваться всегда буду у Нины Риччи, а причесываться у Александра.
Александр стал заниматься моей головой, моими волосами в 60-е годы. Для этого он специально приезжал из Парижа. Потом он создал для меня несколько шиньонов и париков, и я стала ездить по свету с сорока коробками локонов, кос, накладок.
После Александра, в 80-е годы, я изменила стиль и «голову», и меня стал причесывать Жак Муазан.
Что касается одежды, то вначале я заказала себе несколько вещей у Шуберта, потом у Капуччи, но на одной из демонстраций мод меня потрясла Нина Риччи. И я отправилась в парижское ателье, где к тому времени работал ее сын с группой замечательных модельеров. Они согласились создать «линию» специально для меня, чтобы ни на улице, ни на приемах не было больше никого в таких же нарядах. Мои платья тех лет были поистине великолепны: из натурального шелка, пышные, отделанные вышивкой, украшенные каменьями. Все — и ткань, и фасон, и вышивка были не только очень хороши, но необычайно изысканны. Пожалуй, вещи от Нины Риччи, которыми я отметила свой первый творческий успех, оказались даже слишком шикарными для актрисы моего возраста. Ведь мне тогда было чуть больше двадцати, а ее платья — все эти классические костюмы, вечерние туалеты, жемчуга подходили скорее зрелой женщине, чем молодой девушке…
Через восемь-девять лет я покинула Нину Риччи и перешла к Марине Ланте делла Ровере, действуя как раз от обратного. Именно от Ланте делла Ровере было платье, в котором я пришла вместе с Брижит Бардо на премьеру фильма «Поджигательницы» на Елисейских полях. Мы договорились с Брижит устроить публике сюрприз, ведь все ждали, что мы появимся в нарядах «секси»… А на Брижит был двубортный мужского покроя серый костюм с галстуком-бабочкой и шляпой «Борсалино». Меня же Марина одела в умопомрачительную мини-юбку и корсаж с очень большим вырезом, причем все это было выдержано в безумно ярких цветах, модных в 70-е годы. Помнится, на голове у меня была конусообразная шапочка, тоже очень яркая.
Наш выход был невероятно забавным: мы появились под ручку, как парочка, в которой Брижит играла роль мужчины.
Когда мне наскучило «играть» с одеждой у Марины Ланте делла Ровере, я на какое-то время вернулась к Капуччи, а потом стала шить у Балестры — роскошные вечерние туалеты высочайшего класса.
Лишь после каннской премьеры фильма «Фицкарральдо» мне пришло в голову выбрать себе что-нибудь у Армани: я видела его модели в журналах, и они мне ужасно понравились. С тех пор, с 1982 года, мы с ним неразлучны. Я не одеваюсь ни у кого другого — только в магазине готового платья и в торговом центре Армани: здесь никто уже не создает наряды специально для меня. Лишь иногда, по какому-нибудь очень важному случаю, мой друг Джорджо Армани дает мне какой-нибудь экстраординарный туалет напрокат, чтобы мне не надо было его покупать.
С тех пор как я живу и работаю в Париже, почти все французские кутюрье предлагают мне составить гардероб из их коллекций. Впрочем, Сен-Лоран очень интересовался мной еще в самом начале, во времена моего первого американского фильма «Розовая пантера» Блейка Эдвардса.
