Ознакомительная версия.
Я слушал эти разговоры и думал о том, насколько человек, в данном случае Вась Вась, должен критически относиться к себе, чтобы, всю жизнь проходя службу в спецназе, имея несколько сотен прыжков с парашютом, при этом еще сомневаться в своей смелости. Да, думал я, с такой критичностью относиться к себе дано далеко не каждому. Более того, мало кто смог бы о сомнениях в своей смелости открыто говорить с подчиненными. Только одно это требует от командира большого личного мужества. А у Василия Васильевича это мужество было, хотя сомнения в своей личной смелости его терзали.
Трудно обычными словами передать то настроение, которое охватило всех присутствовавших и ту атмосферу, которая была создана обсуждавшейся темой. Каждый из нас, я полагаю, задумался о своем понимании этой проблемы. У многих, видимо, под влиянием всего услышанного произошла определенная переоценка каких-то ценностей, своих поступков, своего места и роли в этой жизни. Однако с уверенностью могу сказать, что однозначным результатом данной дискуссии явилось то, что офицеры бригады после всего услышанного прониклись еще большим уважением к Колеснику, авторитет которого в офицерском коллективе еще больше укрепился. Мы были готовы идти за ним, выполнять любые его приказы.
Тогда, в июне 1977 года, ни у меня, ни у других офицеров 15 обрСпН еще было недостаточно необходимых фактов, чтобы до конца точно оценить и осознать мысли Колесника о смелости человека. В то время особенно трудно было правильно понять и его «копания» в собственной сути, а также сомнения в своей смелости. Впоследствии, когда Василий Васильевич совершил главные в своей жизни подвиги и получил высокое звание Героя Советского Союза, стало понятно, что тогда в Чирчике и, естественно, в более ранние периоды жизни он постоянно готовился к великой цели и стремился к тому, чтобы выполнить ту миссию, которая была определена ему судьбой.
В конце июня 1977 года 15 обрСпН, в соответствии с указанием ГРУ ГШ, должна была совершить прыжок с парашютом на воду. Для одной из самых сухопутных бригад советского спецназа это оказалось непростым делом, поскольку, кроме заместителя командира бригады по воздушно-десантной подготовке полковника Ленского, ни у кого из офицеров, не говоря уже о солдатах, опыта парашютных прыжков на воду не было.
Меня назначили дежурным по площадке приводнения, поэтому хорошо помню, как Колесник проводил инструктаж всех должностных лиц, задействованных в обеспечении прыжков, и командиров подразделений. Как и положено, он сначала зачитал приказ на совершение прыжков на воду, затем довел порядок их проведения, обратил внимание на особенности действий должностных лиц при их организации и обеспечении, соблюдение мер безопасности, особенно перед и после приводнения. С учетом необычности для всего личного состава бригады данного мероприятия, на лицах собравшихся видна была определенная напряженность и сосредоточенность. Однако, когда свою речь Василий Васильевич закончил фразой: «Первым в бригаде прыжок на воду совершаю я», — все с искренним уважением посмотрели на командира, и напряженная атмосфера совещания сразу же разрядилась.
В день прыжков, находясь на берегу Ташкентского моря, я с интересом и волнением наблюдал в бинокль, как Колесник первым выпрыгнул из АН-2, надул спасательный авиационный жилет, расстегнул грудную перемычку подвесной системы парашюта и ножные обхваты, чуть-чуть подрулил стропами, чтобы оказаться ближе к спасательной лодке, и, коснувшись ногами воды, освободился от парашюта. «Молодец, Колесник! — подумал я, наблюдая за ним в бинокль. — Как в учебном фильме». Вслед за командиром «посыпалась» на Ташморе вся бригада, только водные брызги летели из-под ног парашютистов. Приятно было смотреть на их четкие и слаженные действия, а также на действия дежурных сил и средств обеспечения на площадке приводнения. Создавалось впечатление, что 15 обрСпН только тем и занималась, что прыгала на воду.
Перед тем, как прыжки на воду должны были закончиться, задача тех, кто выполнял различные обязанности на площадке приводнения, заключалась в том, чтобы вовремя смениться с дежурства и успеть на аэродром, чтобы прыгнуть на воду из одного из последних кораблей. Так мы все, дежурившие на площадке, и сделали, получив определенную порцию удовольствия от прыжка на воду.
В начале июля 1977 года у меня появилась еще одна возможность глубже узнать своего командира, убедиться в неординарности этого человека и, возможно, сделать для себя лично весьма важные выводы на будущее. 7 июля должна была состояться свадьба моего училищного друга Жени Климовича. Сам он в то время служил в войсковой разведке под Ленинградом, невесту встретил в Алма-Ате, а свадьбу играли в городе Панфилов, где жили родственники невесты. Родители Жени из Белоруссии в такую даль на свадьбу приехать не смогли. Поэтому я решил доставить моему другу истинную радость своим присутствием на этом торжестве. Однако сделать это молодому офицеру, проходившему службу в Чирчике, было совсем непросто, так как Панфилов находится на границе Казахстана с Китаем. В этой связи сначала нужно было самолетом долететь из Ташкента до Алма-Аты, а оттуда еще девять часов ехать на автобусе.
Элементарный расчет времени показывал, что, если улететь из Ташкента вечером в пятницу, то в понедельник утром можно быть в Чирчике. Для того, чтобы не случилось никаких случайностей, пришлось несколько раз подряд сходить в наряды и провести ряд других «обеспечивающих мероприятий». Однако, как потом выяснилось, всех неожиданностей предусмотреть не удалось. Я еще был в части, когда меня вызвал замкомбрига по тылу полковник Н. Д. Мельников и сообщил, что моя группа в качестве дежурного подразделения направляется на товарную железнодорожную станцию для разгрузки вагона с цементом, который необходим бригаде для строительства автопарка. Видимо, тот факт, что вместо меня на разгрузку цемента поехал лейтенант Коля Загайнов, которого я попросил подменить меня на этом «суперважном» мероприятии, не осталось незамеченным, и мои поиски начались еще в пятницу.
Николай Загайнов был единственным, кому я сказал, куда и зачем уезжаю, но, следуя нашим договоренностям, никому ничего не сказал. Отсутствие офицера в течение двух дней не на шутку встревожило всех, и в первую очередь командира бригады. Когда же я благополучно вернулся ночью с воскресенья на понедельник и узнал, что меня с пятницы ищут, то понял, что жестокой и вполне заслуженной кары мне не избежать. «Да, — подумал я, — жаль, что не удалось провести мероприятие конспиративно. Но ничего не поделаешь. За все в этой жизни надо платить». Самое строгое наказание, которое могло меня ждать, — это задержка в присвоении звания старшего лейтенанта, срок которого у меня выходил ровно через две недели.
Ознакомительная версия.
