Насколько хорошо чувствовал себя русский персонал, благодаря заботам Гольтерса и его штаба, выяснилось при посещении Власовым лагеря "Восточного бюро". Отвечая на вопросы Власова, русские единодушно говорили, что полковник Гольтерс, а в особенности его адъютант-эстонец, "не за страх, а за совесть" способствуют делу русской освободительной борьбы. И Гольтерс понимал, что благоприятных условий снабжения и организации недостаточно, нужна более твердая, идейная основа для настоящего сотрудничества. Может быть, Власовское движение было ответом на этот вопрос.
Полное взаимопонимание между Власовым и Мальцевым обеспечивало тесное сотрудничество с русским штабом в Дабендорфе. При этом обнаружилось, что и в лагере "Восточного бюро" военно-воздушных сил эволюция взглядов, а также и "тактических" действий выявила много аналогий. В основном и здесь всё началось с надежд, которые мы еще в 1942 году питали в нашем "клубе" Генерального штаба группы армий "Центр" в Виннице. Гольтерс надеялся вскоре завоевать свое высшее начальство, то есть рейхсмаршала Геринга, для нашего дела и неоднократно говорил: "Наше дело двинется много скорее, чем ваше".Вскоре мы заручились и поддержкой генерала Ашенбреннера, бывшего атташе военно-воздушных сил в Москве, командующего лётчиками-добровольцами. Он побывал в Дабендорфе и у Власова в Далеме. Оба генерала быстро договорились. Ашенбреннер знал Москву и окружение Сталина, и считал, что там есть люди, которых можно было бы, несомненно, привлечь на свою сторону при развороте дела. Они, может быть, и сами сбросили бы Сталина, если бы Гитлер повел иную, не захватническую политику и если бы нацисты не смотрели на советских людей как на уголовников и "унтерменшей". Ашенбреннер назвал целый ряд советских руководителей, которых он считал своими друзьями, среди них Микояна и Ворошилова. Власов, со своей стороны, знал нескольких крупных генералов, настроенных резко антисталински.
Впоследствии, когда Дабендорф атаковали со всех сторон и генерал восточных войск не пришел нам на помощь, совместно со штабом Гольтерса-Мальцева был подготовлен план переноса лагеря Дабендорф в Пиллау в Восточной Пруссии, под предлогом, что всё учащающиеся воздушные налеты союзников на Берлин мешают учебному процессу. Гелен дал на это свое согласие. План этот не был осуществлен, но тогда мы должны были готовиться к отражению возможных неприятностей.
Наше положение становилось день ото дня труднее. Поздней осенью 1943 года оно стало почти невыносимым.
Дабендорф находился под постоянным обстрелом со стороны явных и скрытых противников, бюрократических и военно-бюрократических, мешавших работе больше, чем авиация союзников. Хотя и падали иногда зажигательные бомбы на бараки лагерного городка, хотя, бывало, срывало взрывами крыши, - все эти внешние повреждения можно было быстро исправить. Роты маршировали к противоосколочным рвам в ближайшем лесу, а после отбоя возвращались в свои помещения. Несколько нарушали расписание дневные налеты авиации, и приходилось продлевать курс обучения.
Наши немецкие враги были, однако, гораздо опаснее. Я уже упоминал ревнивое отношение Восточного министерства в вопросе национальных меньшинств и обвинение власовцев в великорусском шовинизме. Но всё новые и новые нападки СД мешали деятельности руководства и угрожали его личной безопасности. Какие-то неопределимые учреждения СС, СД и различных партийных органов, используя все имевшиеся в их распоряжении средства, старались очернить и оклеветать русских и немецких членов руководства. Непосредственное вмешательство государственных и полицейских органов было пока невозможно, так как дело шло об армейском учреждении, военно-правовой статус которого был бесспорен.
Вот несколько примеров обвинений:
Дабендорф - коммунистическое гнездо. В Дабендорфе - антигерманские и антинационал-социалистические настроения. В Дабендорфе нет ни одного портрета фюрера. Дабендорф - убежище для жидов и поляков, шпионов и уголовников. Дабендорф подпольно держит связь с британской разведкой и с французским резистансом.
В Дабендорфе нет дисциплины, сильно развито пьянство, едят огромное количество чеснока, - и Бог знает какие еще обвинения нам ни бросались, только чтобы дискредитировать наше дело. Даже то, что питание было лучше, чем в германских тыловых частях, ставилось в упрек германскому командованию Дабендорфа.
Все эти обвинения основывались на доносах неопознанных "информаторов". Я думаю, среди них были и немецкие коммунисты, и ярые нацисты, и опустившиеся эмигранты, и продавшиеся красноармейцы, и агенты НКВД... Эти нападки были направлены, главным образом, лично против начальника Дабендорфа Штрик-Штрикфельдта, которому приписывались связи даже с Интеллидженс Сервис (подчиненных мне офицеров неоднократно вызывали в отдел Абвера генерала восточных войск, где их допрашивали, поскольку туда поступали на меня доносы из СД); против его заместителя фон Деллингсхаузена; против Фрёлиха; против коменданта лагеря Эльбена; против немецкого руководителя учебной части барона фон дер Роппа и, понятно, против офицера Абвера барона фон Клейста (о последнем говорилось, что он "у русских в кармане", что он всё свое время проводит в кругу русских офицеров и слеп к антинемецкой инфильтрации среди русского персонала, поэтому его следует немедленно отстранить). Эти нападки были, конечно, подкреплены свидетельствами.
Как уже упоминалось, борьба с советской инфильтрацией, о которой мы, конечно, знали, была передана немецким штабом Дабендорфа русским, она велась тонко и успешно.
Трудность была в том, что, защищаясь с одного фланга, мы открывали другой. Если, например, мы указывали, что Трухин не может быть коммунистом, поскольку он придерживается национально-русских воззрений, то ответ был, что русский националист неизбежно должен быть антинемецких настроений (что было не лишено оснований).
Нападки со стороны штаба генерала восточных войск зачастую носили очень опасный характер. Планы штаба Власова находили поддержку генерала восточных войск, если они отвечали основному положению: "территориальные, не национальные русские войсковые единицы, не крупнее батальона, надлежащее вознаграждение и, по возможности, не обязывающие ни к чему обещания безо всякого русского, украинского или иного национального политического акцента".
Подполковнику Герре, назначенному в 1943 году начальником штаба генерала восточных войск, удалось, формально, добиться многого, что было на пользу персоналу и курсантам Дабендорфа. Ему содействовали соответствующие отделы генерального штаба сухопутных сил (сам Герре пришел из Отдела ФХО). Были подготовлены или расширены положения о жаловании, отпусках, обеспечении семейств, служебных и боевых знаках отличия.
