Ознакомительная версия.
При такой пестроте состава в батарее не было ни одного конфликта на межнациональной почве. Не слышал я о распрях такого характера и в других подразделениях полка. Везде люди вместе смотрели в лицо смерти, вместе переживали тяготы войны, выручали друг друга, делились последним, не задумываясь над национальностью фронтового товарища. Я помню много примеров искренней, братской дружбы фронтовиков разных национальностей, да и мой личный опыт подтверждает это. При этом я не хочу умалчивать о том, что были среди нас (в большей мере это относится к начальникам разных уровней) и националисты, и шовинисты, и антисемиты, но, опираясь на собственные наблюдения, отношу таких людей к исключениям из общего правила.
* * *
Хочу сделать два небольших замечания на близкие темы.
Во-первых, если не ошибаюсь, незадолго до конца войны Сталин издал приказ о формировании нескольких национальных дивизий, в частности, армянской. Помню, что к тому новшеству я отнесся с недоумением, а теперь убежден, что это было серьезной ошибкой (даже если делалось в угоду зарубежной диаспоре с надеждой на ее финансовую поддержку). На мой взгляд, все, что могло разъединить советских людей по национальному признаку, пошло бы во вред вооруженным силам СССР.
И второе — о том, что меня удивило и, пожалуй, огорчило, когда я впервые увидел, как празднуют День ветеранов в США. Оказалось, что красочное шествие парада разбито на несколько колонн: черные (афроамериканские) ветераны, ветераны-католики, ветераны-евреи, ветераны-итальянцы и т. д. Ведь вы, союзники, воевали плечом к плечу независимо от вашей национальности, религии, цвета кожи. Почему же теперь у вас на первом плане названные ассоциации и ничего не слышно о сообществах ветеранов-однополчан?
* * *
Подводя итог сказанному, повторю: я убежден в том, что отсутствие межнациональных трений среди наших фронтовиков — немаловажный фактор победы СССР над Германией.
Глава 14. Чему война научила
Пройдя войну, я, естественно, приобрел немалый боевой опыт, но одновременно научился многому, не связанному напрямую с профессией артиллериста. Овладел искусством орудовать лопатой; освоил верховую езду и правила ухода за лошадьми; научился ловко сворачивать самокрутку из газетной бумаги и пользоваться кресалом, курить махорку и самосад, пить самогон любого качества; обогатил свой лексикон, наряду с матерщиной, сокровищами фольклора — народными словечками и мудростями; выучил не меньше двух десятков украинских и русских народных песен и так далее.
Но главные уроки жизни, которые дала мне война, относятся к области человеческих характеров и поступков. На фронте мне довелось общаться со многими десятками людей. Только в нашей батарее, при ее средней численности примерно 70 человек, за три года сменилось, думаю, не менее такого же числа солдат и офицеров (ведь за этот период мы потеряли только убитыми 16 человек, а сколько было раненых, скольких отдавали в стрелковые роты!). Было у меня также немало знакомых и товарищей в других подразделениях полка и дивизии.
Среди тех, с кем общался, были люди разных возрастов и национальностей. Особенно различались мои однополчане уровнем образования: от примерно трех процентов абсолютно неграмотных людей (в их числе ряд выходцев из республик Средней Азии, поначалу даже не понимавших русской речи) до одного-двух процентов лиц с высшим образованием и недоучившихся студентов. Но сейчас не демография меня занимает. Хочу рассказать о разных сторонах человеческого поведения, которые на войне часто представали передо мной в обнаженном виде. Не зря ведь говорят, что в этих условиях, как ни в каких других, раскрываются качества и душа человека.
В подавляющем большинстве окружавшие меня солдаты, сержанты, офицеры были достойными уважения людьми. Некоторые являли собой примеры мужества, верности долгу, человечности. Среди этих в первую очередь назову Винокурова и павшего в неравном бою Тетюкова, Камчатного и Пантелеева. Отличались храбростью командир орудия сибиряк Закерничный и наводчик Исмайлов, узбек. (Отмечу, что преобладающая часть так называемых нацменов воевала практически наравне с русскими и украинцами, и это меня радовало, так как убедительно подтверждало мои интернационалистские взгляды.)
Поведение всех вышеназванных однополчан полностью соответствовало моим юношеским, в большой мере почерпнутым из книг, представлениям о людях и о жизни. Но война раскрыла мне глаза и на отрицательные стороны человеческой натуры, научила более трезво смотреть на жизнь. Вот несколько историй и фактов, ставших для меня особенно поучительными.
Дважды я был свидетелем, а мог стать жертвой негодного поведения наших безымянных тыловиков. Оба раза это случалось, когда штурмовики «Ил-2», которых немцы заслуженно называли «черной смертью», направлялись «обрабатывать» своим огнем передний край противника. «Илы»,как всегда, летели на очень малой высоте, и один только оглушающий рев их мощных двигателей нагонял страх на тех, кто был на земле.
Чтобы экипажи «Илов» видели, где начинаются позиции немцев, наши пехотинцы при подлете штурмовиков обозначали передний край сигнальными ракетами. Но в эти злополучные минуты у кого-то из наших тыловиков (штаб, политотдел, снабженцы и др.) сдали нервы, и они в страхе, как бы не попасть под огонь своих самолетов, начали беспорядочно выпускать десятки сигнальных ракет — мы, мол, свои. А ведь до переднего края было еще так далеко! И на наши позиции обрушился жестокий огонь родных «Илов», которых ввели в заблуждение подлые трусы. Как ненавидели мы анонимных мерзавцев, подставлявших многие сотни воинов под смертельную угрозу (конкретных виновников в обоих случаях «не выявили»). Оказывается, бывают на войне и такие люди!
А вот другая, не ужасная, но весьма поучительная для меня история. Начало октября 1943 года. Мы уже больше двух недель сидим в окопах в двух километрах от Большого Токмака. Пришел мой черед покинуть огневую, чтобы помыться, постираться.
В эти два дня опекать оба взвода будет Ваня Камчатный, недавно вернувшийся на передовую после такой же процедуры. Когда стемнело, я отправился к небольшому дому на окраине Токмака, где находился тыл нашей батареи. Старшим там был мой одногодка Василий Бондаренко. Он принял меня радушно, велел согреть воды, снабдить стираным бельем и мылом. Когда я выполнил все задуманное, Бондаренко угостил меня сытным обедом с хорошей дозой спиртного. Спал я в эту ночь по-барски, а утром следующего дня после обильного завтрака мы с Васей, дымя цигарками, вели на скамеечке задушевную беседу.
В это время во двор въехал на повозке помстаршины и гордо доложил Василию: «Привез десять пар отремонтированных сапог!» Тот сразу же громко объявил подчиненным по-украински: «Ану, дiди, кому треба, примiряйте собi чоботи!» Я был возмущен, ведь это — в первую очередь для тех, кто на передовой, и заявил протест моему гостеприимному хозяину. А Василий, улыбаясь, снисходительно ответил: «Xi6a ж можна побувать у водi та не замочитися?» Так откровенно и доходчиво он изложил мне неизбежность «использования служебного положения в личных целях».
Ознакомительная версия.
