У Сталина был небольшой, но приятный и, возможно, поставленный еще в семинарии голос. Во время застолий он вместе с партийными товарищами особенно душевно исполнял русские народные и белогвардейские песни. Если бы Троцкий об этом узнал в то время, когда начал писать биографию Сталина (конец 30-х годов), то он, без сомнения, обыграл бы это как прямое доказательство контрреволюционного перерождения сталинизма. Впрочем, Троцкий был человеком тонкого ума, а Молотов рассказал о песенных пристрастиях спустя почти три десятилетия после смерти вождя. Нечего и напоминать, что за исполнение белогвардейского песенного фольклора обычными смертными даже в очень узком кругу осуждение по статье — контрреволюционная агитация и пропаганда — было бы обеспечено. До конца жизни Сталин любил публично исполнять церковные распевы, разумеется во время застолий.
В Подмосковье у него было еще несколько вилл. До того как в подмосковных Горках был организован музей Ленина, он, выселив оттуда Крупскую, на короткое время расположился сам. Под одну из дач была также приспособлена старинная барская усадьба «Липки» на двухсотом километре Дмитровского шоссе (Дальняя дача). Еще одна — новый дом, построенный перед войной в Семеновском (Средняя дача). И там оборудовалось все точно так же, как в Кунцеве.
Что случилось с содержимым этих дач и с книгами, сейчас установить трудно. На Кавказе обстановка сталинских усадеб стала растаскиваться в первый же год после смерти хозяина. Известно также, что сразу после смерти Сталина вся обстановка Ближней дачи, включая и библиотеку, была перевезена на склады МГБ по приказу Берии. Он был назначен членом комиссии по сохранению наследия вождя. Дом передали под детский санаторий. После расстрела Берии обстановка на Ближней даче была восстановлена со слов бывшей обслуги вождя. Предполагалось, что там будет мемориальный музей, который должен был открыться в сентябре 1953 года [216]. Музей был готов к открытию 13 февраля 1956 года. Думали, что первыми посетителями будут делегаты ХХ съезда партии, но по известным причинам, в связи с «разоблачением» на съезде культа личности, открытие музея не состоялось. Судьба музея решалась на самом высшем политическом и государственном уровне. В феврале того же года музей посетили Л.И. Брежнев и Е.А. Фурцева вместе с руководящими работниками ЦК. Походили, посмотрели и ничего не решили. Затем Н.С. Хрущев поручил разобраться с судьбой музея Д.Т. Шепилову. Музей-дача Шепилову понравилась, навеяла сентиментальные воспоминания о хозяине. Шепилов был умным и достаточно образованным человеком. После посещения квартиры он поговорил с Хрущевым, и музей, передав в Управление делами ЦК, законсервировали.
Пока мы задержались в 1956 году, у нас есть возможность «пройтись» по комнатам дачи Сталина, незримо следуя за Шепиловым и директором музея А.Я. Казаковым, который был его гидом.
Открыв дверь, входим в обширный вестибюль. Перед нами вешалка. На ней висят личные вещи вождя: бекеша на лисьем меху, драповое коричневое пальто, армейское пальто на котиковом меху. Напомним, что командование Советской армии запрещало одевать военнослужащим под мундир или шинель утепляющие неуставные вещи. Генералиссимус сделал себе исключение, чтобы зимой не замерзать на трибуне Мавзолея. На вешалке висят меховая шапка-ушанка, фетровая коричневая шляпа и разного рода военные фуражки. Внизу стоят старые мягкие подшитые валенки, которые заменяли стареющему вождю теплые домашние тапочки. Напомним — весь вестибюль увешан географическими картами с пометами Сталина.
Проходим далее в дом. К концу жизни хозяина на первом этаже дома было пять комнат, а на втором — две для гостей. На первом этаже у Сталина было три обжитых помещения, по которым он постоянно перемещался, видимо в целях безопасности. С той же целью дом был оборудован специальными датчиками, которые сигнализировали охране о местонахождении хозяина. Если он рано возвращался из Кремля, то обычно работал до 5 часов утра, а затем спал до 11–12 часов дня, а иногда и позже. Все помещения в доме, включая стены и потолки, были отделаны ценными породами дерева, а мебель была тяжеловесного официально-имперского стиля.
В первом помещении, которое находилось направо от вестибюля, в самом конце коридора, первоначально были спальня и библиотека. В 1951 году Сталин приказал библиотеку убрать и сломать перегородку. Эта комната стала «резервной», но Сталин в ней не работал, хотя там поставили письменный стол, сервант, зеркальный гардероб красного дерева, в котором висели костюмы и опять любимые фуражки.
Вернемся в коридор и пройдем во второе помещение, где Сталин чаще всего работал, пил чай, обедал. В центре его стоит обеденный стол, а вокруг — шесть стульев, обитых голубым репсом. Стол завален газетами и книгами, которые Сталин просматривал по утрам. Теперь перейдем в малую столовую, где в дальнем левом углу жарко пылает камин, в центре стоит обеденный стол, а справа — широкий диван. В малой столовой был еще один круглый стол, на котором стояли четыре телефонных аппарата. Слева — связь с МГБ, в центре — телефон ВЧ, справа кремлевская вертушка и отдельно — красный аппарат с двузначными номерами членов Политбюро. Это помещение наиболее обжито. Оно соединяется с закрытой восточной верандой, где Сталин работал летом и зимой. Там тоже стоит стол, на котором лежат книги и журналы.
Заглянем теперь в большой зал, который до 1948 года служил вождю рабочим кабинетом. В нем проводились заседания Политбюро, во время войны собирались члены ГКО. Здесь же он праздновал свое 70-летие и здесь же на большом «турецком» диване умер. На диване лежат два легких стеганых одеяла и три подушки, помнящие старческое сталинское тело. Директор музея обращает наше внимание на лежащую на специальной подставке гипсовую маску вождя, снятую 6 марта 1953 года скульптором Манизером. Здесь же стоят пять траурных венков от центральных организаций страны. На противоположной стене зала висят две вышитые шелком картины, подаренные китайской делегацией: изображения тигра и орла. Раньше в этом помещении висели портреты Горького, Маяковского, Шолохова, Бедного и других. Одно время висело в этой комнате и фото «Ленин и Сталин в Горках». Но в 1951–1952 годах Сталин приказал все это снять и повесить репродукцию с картины А. Яр-Кравченко «А. Горький читает 11 октября 1931 г. товарищам Сталину, Молотову и Ворошилову свою сказку “Девушка и смерть”». Ту самую сказку, по поводу которой Сталин написал на томике с произведениями писателя фразу, ставшую ныне сакраментальной: «Эта штука посильнее Фауста Гете». Образцом для этой картины послужила неудачная фотография, сделанная в тот же день. Но об этом подробнее расскажем в следующих главах. Другие репродукции с картин и фотографий, изображавших детей и животных, о которых вспоминала С. Аллилуева и Н. Хрущев, работники музея, видимо, не вернули на прежнее место. Здесь же стоял рояль знаменитой марки «Стэнвей», на котором музицировал А. Жданов. Но после его смерти рояль перенесли в спальную комнату. Вместо него поставили радиолу зарубежной марки «Виктор» и здесь же на столе лежали пластинки. Переходим в спальную, но ее директор музея описывает стеснительно-скупо, привлекая внимание лишь к книжному шкафу, где находится небольшая часть дачной библиотеки вождя.
