С каждым часом положение группы становилось все более сложным. Теперь уже было ясно, что ее войска попали в «мешок», и оставался еще «незатянутым» неширокий выход через деревни Лысовка и Старинка на восток, к реке Остер.
Штаб группы находился в лесу, и все ожидали прибытия стрелкового полка, который предназначался в авангард. Он должен был прорвать кольцо окружения и обеспечить выход штаба группы.
При тусклом свете фонаря генерал вглядывался в помятую карту. За дни боев он исчертил ее цветными карандашами, отражая на ней меняющееся десятки раз положение частей. Теперь вместе с начальником штаба группы генералом Егоровым он наметил на карте план. вывода войск из окружения.
Командарм понимал сложность обстановки, всю ответственность, которая легла на его плечи за сохранение подчиненных полков и дивизий, за тысячи солдатских жизней. Вглядываясь в карту, он еще и еще раз оценивал как бы со стороны трудности, которые ожидают на пути и которые необходимо преодолеть.
Авангардный полк должен был подойти вечером с тем, чтобы ночью, используя неожиданность, атаковать гитлеровцев и сломить их сопротивление. Но время шло, а полка все не было. За ним посылали офицеров связи, чтобы те настойчиво потребовали от командира ускорить прибытие. Но тот отвечал, что подразделения связаны боем и не могут оторваться от противника, потому что он начнет «на плечах» их самих преследовать.
А тут еще разведка донесла безрадостные сведения. Ее дозоры, миновав Лысовку, подошли к Старинке, куда должен был следовать штаб группы, и на окраине попали под сильный обстрел: в деревне находились гитлеровцы. Горловина «мешка» затягивалась.
Наконец, полк прибыл. Его командир Пилинога начал было оправдываться, но генерал не стал слушать.
— Без промедления к Лысовке, а оттуда к Старинке. Но знай, полковник, там уже немцы. Придется прорываться с боем.
Двигались по двум маршрутам: справа колонна 145-й стрелковой дивизии генерала Вольхина, слева части 149-й дивизии генерала Захарова. Впереди полк Пилиноги, за ним — штаб группы, артиллерия, автотранспорт. Здесь же единственный танк командарма, бронеавтомобиль связи.
Как и донесла разведка, в Старинке оказались немцы, и по оказанному сопротивлению можно было догадаться, что там находились значительные силы. Наши атаковавшие стрелковые цепи не смогли ворваться в деревню, отошли.
На наблюдательный пункт командира полка прибыл командарм. Пилинога доложил ему о неудаче.
— Нужно послать в цепь штабных офицеров, — предложил начальник штаба Егоров.
Командарм не стал возражать, подозвал адъютанта майора Погребаева.
— Всех командиров в цепь, и танк сюда подтяните.
Майор сел в бронеавтомобиль, помчался к штабу передать приказ командарма.
Пилиноге генерал сказал:
— Готовьтесь к повторной атаке! В 13.00 начать! Резервный батальон посадить на автотранспорт для преследования противника.
Генерал был уверен, что на этот раз атака завершится успехом, и враг пустится в бегство.
Подтянули орудия, минометы, пулеметы. Коротким огневым налетом подавили на окраине огневые точки.
— Ура-а! — загремело в солдатской цепи. — Ура-а!
Где-то там бежал бригадный комиссар Колесников, офицеры штаба, стреляли на ходу из винтовок и пистолетов.
— Танк! — распорядился генерал.
Полковник по решительному виду командарма понял, что тот намерен поддержать атаку огнем своей машины.
— Товарищ генерал, может воздержаться…
Но генерал не дал договорить. Ослабил на комбинезоне ремень, полез в люк.
«Тридцатьчетверка» вздрогнула и, выбросив сизый клуб газов, двинулась вдогонку солдатской цепи. Ведя огонь на ходу, танк догнал эту цепь, некоторое время двигался с ней вместе, а потом, когда огонь из деревни усилился, он рванулся вперед, как бы увлекая за собой людей.
Подмяв пулеметную точку, танк ворвался в деревню. И скрылся в гуще строений. Лишь изредка оттуда доносились частая пальба, хлопки гранат, резкие, рвущие воздух выстрелы орудий.
Как пехота ни рвалась к деревне, однако войти в нее ей не удалось. Перед окраиной на пути цепи противник поставил огневую завесу, заставил красноармейцев вначале залечь, а затем и отступить. И новая попытка прорваться к танку не удалась. Оставалось одно: изменить направление отхода, прорваться в обход Старинки, по бездорожью…
А экипаж танка с генералом во главе продолжал сражаться. Яростно строчил пулемет, била пушка. Тогда немцы подтянули тяжелые орудия, выкатили их на прямую наводку. Но сталь башни выдержала удары, не поддалась и лобовая броня. Один снаряд угодил в гусеницу, разбил трак, танк потерял возможность двигаться, стал мишенью. На него обрушился град снарядов. Один угодил в борт, пробил броню и разорвался внутри.
Их всех вынесли из машины бездыханными. Один из погибших привлек внимание немцев: крупный мужчина со звездами на петлицах. Это был генерал Качалов. В тот же день жители деревни похоронили всех, не зная ни имен, ни фамилий.
Немногим тогда удалось вырваться из железного кольца окружения. Но из их числа нашелся один, который заявил, что командарм Качалов бросил всех и ушел.
— Как ушел? Куда?
— Известное дело, куда! Переметнулся к немцам! Сел в танк — и был таков.
Клевета в виде донесения легла на стол начальника Главного Политического управления Красной Армии Мехлиса. Опять генералы-изменники! Да сколько же их! Недавно расстреляли командующего фронтом Павлова и вместе с ним группу высших чинов, потом была еще большая группа осужденных генералов. Теперь вот Качалов…
Мехлис не стал расследовать обстоятельства: было не до того. Зато он поспешил доложить Сталину еще об одном «генерале-предателе», приверженце тухачевщины. Об его умении преподнести дела в нужном свете многие знали. Ведь не один год Лев Захарович проходил в помощниках у Сталина.
— Разрешите подготовить о случившемся приказ?
— Не надо. Я сам напишу, — сказал вождь. Не выпуская трубку из руки, Сталин степенно вышагивал по огромному кабинету.
— Некоторые большие начальники недостойно показали себя в бою, проявили малодушие и трусость, — диктовал он и подкрепил мысль фактом: — Командующий 28-й армией генерал-лейтенант Качалов проявил трусость и сдался в плен, а штаб и части вышли из окружения.
Потом он высказал упрек двум другим генералам, якобы проявившим в бою малодушие.
— Это позорные факты. Трусов и дезертиров надо уничтожать. — Пройдя по дорожке к двери, он продолжил: — Приказываю: срывающих во время боя знаки различия и сдающихся в плен считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших Родину. Расстреливать на месте таких дезертиров.
