Ознакомительная версия.
Но всё же в это больничное время бродили во мне мысли о том, насколько же я справился со своим жизненным призванием. Правда, они ограничивались, в основном, образами конкретных книг – написанных или ненаписанных…
С тех пор, пройдя воспоминательно-мемуарный путь, я всё лучше понимаю, что вопрос призвания выходит далеко за рамки профессиональной деятельности. Вернее говорить даже не столько о призвании, сколько о разгадывании своего прообраза личности, о его осуществлении. В этот прообраз входит, наверное, целый набор призваний. Наивно было бы думать, что каждой душе уготована некая однозначная специализация, что наше дело – лишь определить её, присматриваясь к Лучу. Велик спектр даже обычного дневного света. Спектр Замысла, наверное, ещё богаче.
У многих людей, по-видимому, присутствует в жизни некоторое главное призвание, даже у самых универсальных личностей. Гёте для нас прежде всего поэт и писатель, хотя вместе с тем он был и учёным, и театральным деятелем, и политиком. Или всё дело в этом «для нас», которым человечество закрепляет в своей культуре то, что представляется наиболее значительным?..
Да и в любом человеке сочетаются разные стороны возможного осуществления личности. Есть родительское призвание, искусство дружбы, линия долга, взаимная предначертанность любви, ещё много чего. Если что-то одно главенствует в личности, это значит, что усвоена ориентирующая подсказка Луча, но другие приметы, другие намёки этим не обессмыслены.
На память почему-то приходит один двусторонний книжный шкаф…
Был период, когда мне часто доводилось входить в кабинет к Александру Владимировичу Меню (это всегда было особой радостью) – в мансарду, потолок которой смыкался с книжными стеллажами вдоль стен. Потом, говорят, её перестроили, но этого я уже не видал. Слева от двери – красный угол, икона, лампада, ряса висит, распятие, а рядом шкаф до самого потолка, с богословскими книгами – толстыми, в тёмных солидных переплётах…
А с противоположной стороны этого шкафа тоже были книжные полки, сверху донизу пестревшие разномастными корешками. Там, в закутке, стояла маленькая кушетка, на которой ночевал отец Александр, если заработается допоздна. На полках зашкафья стояла фантастика (не так много фантастических книг выходило в советские времена, а здесь гнездились самые лучшие), хорошие детективы и умный юмор.
И ничуть, надо сказать, эти две стороны шкафа не противоречили друг другу своим содержанием – так же, как и душа хозяина была цельной и единой.
Любовь приходит на выручку
Машенька почувствовала неладное быстрее и острее, чем я. С утра следующего дня она примчалась в больницу и осталась рядом со мной уже надолго.
Как выяснилось позже, от бравирования ходьбой у меня случился ещё один инсульт. Шансов задержаться в земной жизни было не так уж много, хотя я не очень это понимал. Мой так называемый лечащий врач старательно забывал выписать капельницы, уходя на выходные (в том числе на длинные новогодние праздники), положенные таблетки порою нечаянно заменяли на другие, обследовать меня никто не собирался…
Тем временем настал Новый год.
Колю, единственного оставшегося соседа по палате, врач всё-таки выписал (легко, даже с некоторым удовлетворением). Многочисленные родственники облепили своего Николая, как муравьи, и утащили в машину вместе с телевизором.
Приехала Ксюша – и мы встречали 2008 год втроём, одни в палате. За окном мерцала мишурой голубая ель.
Само по себе это было замечательно.
Но тем временем состояние моё постепенно становилось хуже. А тут ещё настали долгие всеобщие новогодние праздники. Ох, и гулял персонал отделения!..
К счастью, Машенька была со мной – и билась за меня. Она замечала то, чего не видел я, и взяла на себя всё, что могла. Через нашего друга и врача, всегдашнего спасителя, Николая Шастина, приехавшего в больницу, как только его позвали, она воздействовала на дежурного врача, чтобы нас перевели в двухместную палату. А забытые лекарства вписали заново.
Видя, что мне всё хуже, Машенька привела очередного дежурного врача – это был тот самый доктор13, что принимал меня при поступлении. Тот, кто прошёл через «горячую точку» и мог бы стать равнодушнее многих. К счастью, он оказался настоящим врачом. Распознал начинающийся отёк мозга, а поскольку реанимации при этом отделении не было, побежал в реанимацию при другом отделении, притащил необходимые лекарства и тут же поставил капельницу. Спасибо, Никита Валентинович!
Но его дежурство закончилось, а Машенькино нет. Весь январь она провела рядом со мной, побеждая своей настойчивостью всех и вся. А с ней вместе пришла и другая помощь, житейская и духовная.
Антон срочно прилетел из Таиланда, прервав своё путешествие, чтобы быть рядом и максимально помочь. Звонили и приезжали друзья, даже те, с кем мы давно не общались. «Что сделать?.. Чем помочь?..»
Чувствовалась молитвенная поддержка со всех сторон. Мы с Машенькой ощущали её просто физически. И у неё, и у меня появлялись новые силы, когда их вроде бы и не могло быть уже. Да и события складывались порой неожиданно чудесным образом. Иначе всё было бы гораздо плачевнее…
Существуют ли мешающие обстоятельства?
Да, вот такие обстоятельства жизни… Можно ли их назвать благоприятными? Сейчас – да, а тогда? Тогда – нет, а сейчас?..
Если воспринимать обстоятельства как непрерывно меняющиеся условия любой жизненной задачи, да и вообще любого существования, то нет никакого смысла сетовать на них. Их надо осваивать.
Более того, эта метафора – про условия задачи – наводит нас на мысль о процессе обучения. Ведь обучение – это путь от разъяснения принципов к освоению частностей. Опираясь на свои устоявшиеся принципы жизни, мы могли бы прирасти к ним. Однако этому мешают изменяющиеся обстоятельства. Они выставляют перед нами порою совершенно другие позиции, на которых отныне придётся основываться. И тогда перед нами открывается новое поле конкретных частностей жизни, которые могли бы нас не коснуться. Другое дело, что при определённой нерадивости можно отгораживаться от нового опыта и цепляться за излюбленный старый. Но это уже наш личный вопрос о готовности к обучению.
Нет, всё-таки обстоятельства – это не только условия решения задачи. Они предназначены для освоения, для усвоения живительных веществ, содержащихся в них. Личное усвоение – главная цель любого жизненного процесса, физического или психического, интеллектуального или духовного. Без этого мы не превратим чужое в своё. Без этого мы не знаем, что из постороннего – наше.
Переживания со временем переходят в воспоминания. Но переходит ли всякое переживание, а значит и воспоминание, в усвоение? Для этого надо потрудиться душе. Надеюсь, то, что я пишу, – часть этого труда.
Об этом человеке я пишу, имея в виду вовсе не его одного. Просто так вышло, что он заведовал отделением, куда я попал, и стал моим лечащим врачом. Так получилось, что для нас с Машенькой он стал обстоятельством, затрудняющим выживание, и тем самым – как бы воплощением отрицательного полюса постсовковой медицины. Бывает иначе, лучше или хуже, но нам достался этот доктор. Человек-метафора.
У себя в кабинете он курил трубку. То одну, то другую. Не стеснялся этого – дверь часто была полуоткрыта (если он был там, конечно). Вот я и называю его Трубокуром. Больше пришлось общаться с ним Машеньке, и многое я пишу с её слов. Иногда она сразу делилась очередным впечатлением от него. Иногда рассказывала долгое время спустя. Из соображений гуманности, которой явно не хватало самому Трубокуру.
Первый разговор с Машенькой (которого она с трудом добилась) был обескураживающе оптимистичен. (Может быть, это было два разговора или три, потому что внимание Трубокура надолго удержать не удавалось).
– Что вы беспокоитесь? Всё это у вашего мужа от шейного остеохондроза. Вот увидите: два-три дня, и он будет в норме.
– А ходить ему можно?
– Ходит же он, я слежу за ним. Всё лучше ходит.
– Речь у него иногда невнятная…
– Да ну. Лучше вас он говорит.
Машенька молча проглотила «комплимент».
– И вообще у нас большинство больных тяжелее. У меня за вашего мужа голова не болит.
– Знаете, а у меня он один, и именно за него душа болит.
– Ну, душа… Я в Бога не верю. Но понимаю вас.
– У вас ведь должны быть какие-то обследования?
– Да ничего у нас нет, кроме старенького компьютера с томографией. На нём ничего не увидишь.
– Может быть, заплатить вам? – осмелела Машенька. – Вот, у меня есть… Или ещё кому-то?
– Нет, платить не надо. И остальным никому денег не давайте. Всё равно мы делаем то, что должны.
Ознакомительная версия.
