Ознакомительная версия.
Через день он был в Санкт-Петербурге — чопорном блестящем городе, подавившем Распутина своей красотой, ровностью улиц, распаренной гладкостью мостовых, где все камешки уложены так ровно, что хоть линейкой замеряй, обилием белых колонн и пилонов на домах, лихими извозчиками, стремительно, будто ветер, носящимися по Питеру, — не приведи Господь попасть такому под колеса: мигом сомнёт, раскатает в блин, извозюкает конским навозом, да ещё хозяин от всей души огреет кнутом.
Извозчиков Распутин стал бояться с первых часов пребывания в Санкт-Петербурге. Но ещё более извозчиков он боялся генералов, которых в Питере насчитывалось более, чем в каком бы то ни было другом российском городе. Разинув рот, на углу одной из нарядных улиц он загляделся на то, как генерал переводит через мостовую трёх длинноногих, длинномордых диковинных гончих собак, и получил от генерала удар по зубам.
— За что? — вскричал, задохнувшись от боли, Распутин.
— А чтоб впустую не пялился, — добродушно ответил генерал. — Не положено.
Генералы — это не извозчики, генералы — стать особая, Распутин ещё не раз в своей яркой жизни будет получать зуботычины от генералов.
Был даже случай, когда он от одного генерала даже спрятался под чугунной скамейкой Летнего сада и сидел там до тех пор, пока генерал — седенький, неторопливый, добродушный, со старческой одышкой и пушистыми, вышедшими из моды бакенбардами пушкинской поры — не одолел всю садовую, заставленную мраморными бюстами аллею.
А генерал совершал свой проход долго, у каждой скульптуры останавливался, внимательно читал название, восхищённо причмокивал губами, откидывался назад, чтобы скульптуру можно было оценить как бы со стороны, отойдя от неё, снова приближался и с удовольствием разглядывал мраморное творение. Распутин, сидя под скамейкой, скрипел зубами:
— И чего это он так медленно ноги по земле волочит? Будто смерть! А?
Произошло это вскоре после того, как на квартире у Распутина появился один важный генерал в шинели с малиновой подкладкой, вежливо поинтересовался у хозяина:
— Григорий Ефимович Распутин — это, простите, вы будете? — И когда Распутин, неожиданно ощутив себя важным, напружинив грудь, подтвердил, генерал, не произнося больше ни слова, коротко и умело, будто кулачный боец, развернулся и сделал то, что сделал с Распутиным генерал, переводивший через улицу гончих собак, — съездил, как принято говорить в народе, по зубам.
Распутин, задавленно охнув, отлетел к стене, больно приложился лопатками и задом к мебели, генерал же неторопливо отряхнул руки и вышел из квартиры.
Впоследствии Распутин узнал, что он увлёкся любимой женщиной генерала и тот решил проучить «старца». После этого Распутин стал не на шутку бояться людей в генеральской форме и до конца дней своих не сумел одолеть эту робость.
Вскоре Распутин оказался в царской семье, робея, боясь дышать, поскольку рядом находились царь — невзрачного сложения подтянутый человек с добродушно-спокойным выражением лица — и статная синеглазая царица, осмотрел наследника — обычного, как ему показалось, мальчишку, непоседливого, не знающего ещё, какое место ему будет уготовано в Российской империи, спросил тихо, покашливая в кулак:
— Скажи, маленький, а вот сейчас, в эту минуту, тебя что-нибудь беспокоит?
— Голова немного болит, — ответил мальчишка, — а так ничего.
— С головой... с головной хворью мы живо справимся. — Распутин распростёр над теменем мальчишки свои ладони, через три минуты поинтересовался: — Ну как?
— Тепло. — Мальчишка не выдержал, поёжился, потом засмеялся, будто от щекотки.
— А голова как? Болит?
— Вроде бы нет.
— Вроде бы... — недовольно проговорил Распутин, — вроде... Она вообще не должна болеть. А ты должен ощущать лёгкость.
— Я чувствую себя легко, — сказал наследник.
Распутин громко втянул в себя воздух, так же с шумом выдохнул.
— Ну вот, всё в порядке. — Сделал несколько завершающих пассов над головой наследника.
— Теперь не болит... Совсем не болит. Спасибо, — вежливо произнёс наследник.
— Одним «спасибо» не отделаешься, — сказал Распутин и засмеялся, потом оборвал смех, притиснул к губам ладонь — сказал вроде бы не то. Проговорил солидно: — Так будет всегда.
Царь осторожно подошёл к нему:
— Скажите, что это за болезнь?
— Кровь, — неопределённо ответил Распутин. — Всё дело в крови.
— Вылечить можно?
Распутин глянул на царя, прикинул что-то про себя, в следующую секунду сделался ниже ростом и уже в плечах — понимал, что над царём возвышаться нельзя.
— Эта болезнь не лечится, — сказал он. — Но пока я жив — всё будет в порядке.
Фраза была простой и точной, Распутин определил ею своё место в царской семье, делал её зависимой от собственной персоны.
С этой фразы и началось восхождение Распутина.
— Но Милица Николаевна заверила меня, что вы умеете избавлять людей от гемофилии. Травами, — вяло произнёс царь и умолк. Печально, будто ребёнок, которого обманули, глянул на Распутина, повторил тихо, больше для самого себя, чем для собеседника: — Травами.
Распутин отвёл глаза в сторону.
— В данном разе — нет, не смогу, в данном разе — случай особый, очень трудный. — Он поднял руки, провёл ими над головой. — Я вот ладонями, кожей чувствую, всё чувствую — и боль, и места, где застаивается кровь, а зацепить не могу. Всё очень глубоко находится, вот, — Распутин быстро глянул на царя, оробел и снова отвёл глаза в сторону. — Травами здесь не обойдёмся.
— А чем обойдёмся?
— Каждый раз, когда с Алексеем будет что-то происходить, будете вызывать меня во дворец. Только я способен ему помочь, больше никто.
— Никто?
— Вы же сами видели — врач здесь был... И что он сделал? Чем помог?
— Да-а. — Царь вздохнул, достал из кармана серебряный рубль, украшенный собственным профилем, и, как медаль, приложил к груди Распутина, проговорил прежним тихим голосом: — Рубль выглядит как награда. Вручаю за заслуги перед моей семьёй, перед престолом. — Николай говорил серьёзно, слова произносил хоть и тихо, но чётко, будто выступал с речью перед годичным собранием какого-нибудь почтенного академического общества, голубые глаза его были спокойны. — Пока держите это, а подойдёт пора — настоящую медаль получите.
Он сунул рубль в руки Распутину, тот не замедлил склониться перед царём:
— Благодарствую покорно!
Про себя же подумал: «Ну и жмот! Редкостный жмот! За здоровье собственного отпрыска отвалил только рубль... Что мне рублём этим — зубы чистить? Рубль — не сотня! За такие дела положено «катеньками» расплачиваться. А медалька? Да на хрена мне медалька твоя! Обычное железо, из которого делают гвозди... В заду ею только ковыряться!»
Ознакомительная версия.
