Передо мной стоял паренек лет семнадцати, в джинсах, в тонкой клеенчатой куртке расцветки канадского флага. Я не сразу понял, что «дяденька» — это я. Только что, в гостях у Утесова, я три часа ощущал себя безумно молодым.
Он прикурил и пошел быстрой походкой по Садовому кольцу, закругляясь совсем в другую сторону. А я вспомнил слова Утесова, слышанные мною полчаса назад: «У нас очаровательная молодежь. Чудесная молодежь! Умная, разбирающаяся во всем, умеющая поступать как следует, ощущающая долг, чувство прекрасного… Но есть, к сожалению, и такая, которая склонна к подражанию. Как сделать, чтобы всю нашу молодежь переключить на положительные качества, я не знаю. Если бы знал, я был бы, наверное, секретарем комсомола».
«Аврора», № 3, 1981 г.
Глава 2
Кредо дилетанта
Репортаж РД о его встрече с Леонидом Утесовым был опубликован в мартовской книжке «Авроры» за 1981 год. РД послал экземпляр журнала Леониду Осиповичу и получил через неделю письмо, где было написано: «Прочитал журнал с удовольствием, я сам себе очень понравился. Просто зауважал себя. Оказывается, я совсем не такой, каким многие меня представляют. Репортаж очень хороший. Я сердечно благодарю Вас как за содержание, так и за теплоту, выявленную в нем. Спасибо!!! Всегда буду рад встречам с Вами. С дружеским приветом! Л. Утесов».
РД был счастлив.
Собственно, никакого РД тогда еще не существовало, это словосочетание родилось несколько позже, а тогда был литератор, недавно вступивший в Союз писателей и еще не утративший привычки откликаться на слово «молодой», поскольку в молодых литераторах у нас ходят до сорока лет. Совсем недавно в журнале «Нева» была опубликована его повесть «Лестница», пролежавшая в столе восемь лет, в «Авроре» появилась повесть «Хеопс и Нефертити», готовилась к изданию повесть «Снюсь» в той же «Неве». Судя по всему, литературная стена, в которую много лет бился лбом РД, была, наконец, сломлена, и дальше ожидалось сравнительно безмятежное профессионально-литературное существование, когда-то охарактеризованное Ильфом и Петровым с убийственной краткостью: «Писатель пописывает, читатель почитывает».
Так нет же, потянуло его в рок-н-ролл.
История умалчивает о причинах этого поворота, не столь резкого, ибо РД по натуре был человеком постепенным, но безукоснительным, так что уже через несколько лет РД почувствовал себя шагающим совсем в другую сторону относительно пути, по которому гурьбою шли его литературные коллеги.
Нам остается только гадать, чем были вызваны этот плавный отход от реальности и поиски иного пути. Проще всего было бы объяснить это бзиком, какие случаются с человеком, перевалившим за половину жизни, но, как уже замечалось, с крышей у РД ранее был полный порядок. Возможно, дело объяснялось просто скукой открывавшейся жизненной перспективы, точнее сказать, известностью наперед многого и многого из того, что с ним должно случиться. Тут уместно вспомнить о литературном методе РД, который всегда писал свои вещи, не зная, чем они кончатся. Если он знал конец повести или рассказа, то не было нужды записывать его на бумагу. Зачем? Чтобы получить еще немного денег? Писать имело смысл лишь для того, чтобы самому узнать, каким же образом герой выкрутится из ситуации, куда его загнал автор. Интерес автора к тому, что происходило на бумаге, каким-то образом передавался читателю, поэтому сочинения РД при всех своих недостатках отличались, как правило, одной особенностью: их было любопытно читать.
Вот и сейчас, между прочим, мы совершенно не знаем, куда приведем РД в конце книги, хоть она и документальна.
Мы говорим о себе во множественном числе не потому, что сильно себя уважаем, а потому, что нас действительно несколько: во-первых, это некое реальное лицо, сидящее за пишущей машинкой; во-вторых, это Автор, воплощенный в интонации, манере и способе повествования; и в-третьих, это его герой РД, который сам является автором многих глав данной книги.
Когда мы думаем, что какой-нибудь фан рок-н-ролла станет это читать, мы приходим в ужас, поскольку нам интересно одно, а фану — совершенно другое. Но все же сочиняем эту книжку мы и будем писать в ней именно то, что интересно нам, а фаны пусть пишут сами.
Нас сейчас интересует вопрос о дилетантизме: в узком смысле — как вопрос о причастности РД к тому явлению, о котором он писал и продолжает писать; в широком же — как вопрос о дилетантизме самого явления. Споры об этом до сих пор идут очень бурные и сводятся, в общем, к проблеме: имеют ли право люди, не прошедшие профессиональной выучки в искусстве, заниматься этим искусством? Не профанируют ли они его?
Скажем сразу, что РД является убежденным защитником дилетантизма и термин «рок-дилетант» появился на свет не случайно, а в нем изначально была заложена программа действий, которую РД в дальнейшем попытался осуществить.
Всякий термин ничего не стоит, покуда он не определен.
Обратимся к Далю. В его словаре дилетантом называется «человек, занимающийся музыкой, искусством, художеством не по промыслу, а по склонности, по охоте, для забавы…».
Браво, Владимир Иванович!
Какой замечательный оттенок придает далевскому определению это самое «не по промыслу». Именно в этом РД и видел суть дилетантизма. Заниматься чем-нибудь «не по промыслу», а «по охоте» и даже «для забавы» — это и означает заниматься от чистого сердца, не для денег. Существенно и то, что Даль не говорит о науке как предмете дилетантизма, а упоминает только музыку, искусства и художества. Заниматься наукой дилетантски, не имея специальной профессиональной подготовки, — глупо и самонадеянно. Знания нужно получить. Но научиться чувствовать — увы или же слава богу — нельзя. Чувства — это то, что не приходит извне, а рождается в человеческой душе, следовательно, совершенно безразлично — занимаешься ты искусством профессионально или дилетантски. Важен результат, а он зависит прежде всего от силы твоего чувства.
Однако в каждом искусстве есть то, что принято называть техникой: наработана некоторая школа, будь то школа рисунка, танца или игры на музыкальном инструменте, создан, наконец, особый язык, присущий данному виду искусства, — язык классического балета или пантомимы, язык джаза или язык поэзии. Язык не есть что-то застывшее, как и в живой речи, он непрерывно изменяется, обогащается. И все же для его обогащения требуется знать основы языка.
Проще всего с литературой. Ее язык, ее основа и школа — живая разговорная речь, которой каждый владеет с детства. Конечно, существуют и специальные формальные литературные школы, но ни одна из них не претендует на создание особого языка, отличного от того, на котором мы разговариваем, — иначе писатель и поэт превратятся в инопланетян.
Но как же обстоят дела с музыкой? Насколько важна в ней школа? РД много размышлял над этими вопросами, много спорил, никогда, впрочем, не считая себя абсолютно правым. Он привык подвергать сомнению собственную правоту, как и правоту всех других людей.
С одной стороны, совершенно ясно, что, не умея играть на гитаре, ничего на ней и не сыграешь, разве что извлечешь некий звук. А на трубе и звука не извлечешь, а точнее, не извлечешь музыкального тона, получится лишь шипение. Значит, нужно научиться.
Это бесспорно.
Но, с другой стороны, РД знал и любил музыкантов, прежде всего джазовых, таких как Диззи или Армстронг, про которых было известно, что они никогда не учились музыке и даже не знают нот.
Все дело в том, что мы подразумеваем под словом «учиться».
Сторонники профессионализма в искусстве понимают под обучением систематический процесс, начинающийся в раннем возрасте и проходящий под руководством педагогов в специальных учебных заведениях. В музыке это — музшкола, музучилище, консерватория. Из консерватории выходят люди с дипломами о высшем музыкальном образовании. Они, несомненно, умеют технично извлекать звуки из музыкальных инструментов и досконально знают нотную грамоту.
