Ознакомительная версия.
Все один за другим сняли пилотки и начали ощупывать свои стриженые головы.
Сейчас, после войны, с грустью и сожалением вспоминаю, с какой бесцеремонной поспешностью приходилось нам отправлять людей на фронт. Грустно, потому что не смогли мы уделить им должного внимания, которого они заслуживали. Большинство из них самоотверженно и мужественно прошли по дорогам войны, а многие навечно остались лежать в родной или чужой земле, отдав за Отечество свои молодые жизни.
К концу июля резко сократилось число маршевых батальонов, отправляемых на фронт.
В первых числах августа меня вызвали в штаб округа. Командующий округом представил меня генерал-майору Волчкову, которому поручалось сформировать и возглавить 143-ю запасную лыжную бригаду.
— Вот вам готовый начальник штаба, знакомьтесь, — сказал командующий Волчкову, указывая на меня.
Я представился, а затем обратился к командующему:
— Вы же обещали отправить меня на фронт, как только работы в Новосибирске будут закончены.
— Я помню и сдержу слово, — ответил командующий. — Нам в ближайшие месяцы предстоит сформировать несколько стрелковых соединений. Формирование одного из них будет возложено на вас. Закончите работу и отправитесь на фронт. А пока помогите товарищу Волчкову. Сегодня же, чтобы не терять время, отправляйтесь вместе в Красноярск, где будет дислоцироваться управление вашей бригады.
Красноярск более других сибирских городов устраивал меня, так как там жила моя семья. Кроме того, меня привлекала новая, большая работа.
Организационно в запасную лыжную бригаду входили пять запасных стрелковых полков, один артиллерийский и три отдельных батальона общей численностью более 30 000 человек постоянного и переменного состава. Территориально части бригады развертывались в широкой полосе Восточной Сибири от Канска до Минусинска.
Пока мы были в дороге, в удобном двухместном купе спального вагона, я присматривался к своему новому патрону. Он был старше меня лет на десять, очень опрятен, подтянут и вежлив. Держал себя просто, но с достоинством, соблюдая определенную дистанцию. Было видно, что он происходит из интеллигентной семьи. Длительный опыт работы в армии с людьми подсказывал мне, что я буду иметь дело с человеком справедливым, выдержанным, но недостаточно общительным. В его характере было много черт, присущих офицерам, которые долгое время не работали в строю.
В Красноярск мы прибыли поздно ночью. После того как Волчков устроился в гостинице, я отправился домой, в военный городок в 6 км от города. Дома меня не ждали и были несказанно рады моему внезапному появлению. Мы проговорили всю ночь, так как после месячной разлуки, за время которой произошло столько событий, было о чем поговорить. Уснул я только под утро, естественно, проспал и опоздал на 15 минут. Волчков уже ждал меня в штабе. Встретил сурово.
— Вы опоздали на 15 минут, — сказал он, глядя на свои часы. — На первый раз ограничусь замечанием, но предупреждаю, чтобы подобных опозданий впредь не было.
Конечно, я был виноват, но в то же время меня задел его излишний формализм.
«Настоящий аппаратчик, — подумал я. — Будь на его месте строевой командир, он сумел бы войти в положение человека, приехавшего домой, к семье».
Волчков, еще не зная меня и моего отношения к делу, решил дать своему новому подчиненному на всякий случай наглядный урок требовательности и аккуратности. Эта была первая и последняя натянутость в наших отношениях. В дальнейшем все сложилось как нельзя лучше.
Работы в Красноярске было много. Нужно было сформировать части, разместить, обеспечить материально и организовать боевую и политическую подготовку. Везде мы сталкивались с большими трудностями. Казарменного фонда не хватало, приходилось просить, а иногда и требовать у местных властей жилые помещения, склады и квартиры для офицерского состава. Не меньше проблем представляло собой налаживание воинского порядка, дисциплины и боевой учебы. Многие офицеры поступали к нам из запаса с низким уровнем военной подготовки, без командирских навыков. Эти необходимые качества могла им дать только практическая работа непосредственно в частях и подразделениях, но в подготовке войск мы были ограничены во времени. Кроме того, с наступлением зимы весь личный состав должен был получить твердые практические навыки в лыжной подготовке. Помимо этого, мы периодически по заданию штаба округа формировали маршевые роты и батальоны и отправляли их на фронт. Штаб бригады работал круглые сутки, но никто не жаловался на усталость, даже машинистки, — наоборот, работали все с необъяснимо откуда взявшейся просто неиссякаемой энергией. Желание трудиться в те необыкновенные месяцы подъема можно сравнить с неутолимой жаждой, когда пьешь, пьешь и все не можешь напиться. В то тяжелое время для нашей страны мы трудились как одержимые.
За время моей работы в 143-й запасной бригаде пару раз проездом на несколько часов останавливался в Красноярске командующий войсками округа генерал-лейтенант Медведев. На вокзале его встречали генералы красноярского гарнизона. Вместе с ними был и Волчков. Перед выездом, готовясь к докладу о положении дел в бригаде, он нервничал, волновался, а возвращался расстроенным и подавленным. Командующий любил в разговоре употреблять крепкие выражения, а невзлюбив подчиненного, бранился зло и долго, пока не доводил свою жертву до отчаяния. К сожалению, с легкой руки Ворошилова, брань широко распространилась в нашей армии. Мне вспоминается один из многих рассказов о Ворошилове на эту тему.
Ворошилов любил стрелять из пистолета и при всяком удобном случае демонстрировал свое мастерство командному составу. Находясь как-то в одной из частей Ленинградского военного округа, он решил проверить офицеров в стрельбе из пистолетов. Как и следовало ожидать, результаты оказались неудовлетворительными. Тогда Ворошилов решил лично продемонстрировать офицерам класс. После стрельбы офицерам принесли и показали мишень с пробоинами. Результаты были отличными.
— Вот как надо стрелять, — сказал Ворошилов и для пущей убедительности употребил крепкое словцо.
Довольный своим результатом, он весело беседовал с офицерами, стыдил их и острил на их счет, пересыпая остроты нецензурными словечками. К концу беседы один из молодых политруков роты попросил разрешения у Ворошилова обратиться к нему с вопросом.
— Что там у вас, говорите, — разрешил Ворошилов.
— Товарищ Маршал Советского Союза, — робко, тоненьким голоском начал политрук, — в вашем приказе, который нам зачитывали, говорится о том, что в войсках армии распространена матерная брань и предлагается покончить с этим бескультурьем, а тех, кто ругается, строго наказывать. А вот вы сами все время материтесь. Как это понимать?
Ознакомительная версия.
