Хождение в отпуск являлось приятным развлечением.
Благодаря отпускам, в нашу однородную военную семью врывалась иногда струя, чуждая общему настроению. То были попытки некоторых просветителей подойти к кадетам и вовлечь их в кружковщину.
В отпуску кадеты встречались с разными людьми и с «красной» молодежью. И хотя в глазах студентов и вообще невоенного общества кадет считали способными только к шагистике, танцам и ухаживаниям, тем не менее с нами все-таки общались и невоенные люди.
Будучи в пятом классе, один из наших одноклассников, которого я назову X., подружился в отпуску с несколькими молодыми людьми без определенных занятий. Они собирались летом в какой-то полуразрушенной бане и читали там запрещенные книжки. X. рассказывал об этом нам иногда по секрету, но выходило как-то неясно, что они там делают и для чего. Мы стали замечать некоторую перемену в нашем товарище… Стали предостерегать его от его городских товарищей и стали уговаривать бросить их. X. был вовлечен в какой-то кружок, но как юноша вдумчивый и сильного характера, не дал сбить себя с толку, перейдя же в военное училище, он совсем оставил конспирацию, хорошо учился, вышел в гвардию и сделался хорошим офицером…
Умный, интересный, сильный и хороший музыкант А. пользовался большим успехом у женщин, и его приглашали в городе нарасхват. Вскоре познакомился он с одной польской семьей, где была дочь – петербургская курсистка-фельдшерица и сын студент. Семья считалась передовой. Началось ухаживание и параллельно занятия по самообразованию – совместные чтения сперва легальных, а затем и запрещенных книг. Ученье у А. пошло скверно, с товарищами он стал разговаривать немного свысока и как будто снисходительно. С особой таинственностью и важностью говорил он о Герцене [5] и Лаврове [6], имена которых не представляли для нас в то время никакого интереса, и как-то раз стал восхищаться Марком Волоховым из гончаровского «Обрыва» [7].
Этот роман мы все знали хорошо, Волохова мы считали просто мерзавцем и подлецом за то, что он обесчестил девушку, и мы сцепились с А. в жарком споре. С того момента и сам А. и его городская компания низко упали в наших глазах. А. замкнулся от нас… Он принимал участие в событиях 1905 года, затем сделался нелегальным, бежал, болтался эмигрантом по Швейцарии и, наконец, пропал с житейского горизонта. Пример одного из тех несчастных сбитых с пути революционерами военных, которые изменяли честным военным заветам, перекрашивались в революционеров всяких партий, а затем… изменяли и им.
Кадеты очень любили праздники. С большой торжественностью праздновались дни именин и рождения государя императора и другие царские дни, весело проходило рождество.
Особенно торжественно встречалась в корпусе святая пасха.
Но самым большим днем жизни корпуса являлся корпусный праздник, справлявшийся 18 марта.
Наступил 1890 – 1891 учебный год. Мы в старшем выпускном классе. Появились новые обязанности: дежурства по роте, по кухне, прислуживание священнику во время богослужения, чтение за обедней псалтыря.
Отношение к нам начальства стало более серьезное, со стороны младших кадет – почтительное. За хорошее поведение и учение назначали вице-фельдфебелем и производили в унтер-офицеры.
В числе других получил золотой галун на погоны и я; меня произвели в вице-унтер-офицеры.
В свободное время все чаще и чаще беседовали мы, кто в какое училище выйдет.
Десять человек, в том числе и я, записались в Павловское училище. Мы стали старательней заниматься фронтом и гимнастикой.
Прошли выпускные экзамены и прошли благополучно, все окончили корпус хорошо. По традиции окончание корпуса надо было ознаменовать попойкой…
Павловское военное училище помещалось в Петербурге в огромном здании на Большой Спасской улице на Петербургской стороне.
Курс училища был двухгодичный.
Атмосфера серьезности, деловитости, военщины в лучшем смысле слова, охватывала входившего в училище. Там все было построено на мысли: выработать в течение двух лет из бывшего кадета образованного хорошего пехотного офицера. Отсюда вытекал и весь режим училища с его системой обучения и воспитания.
С первого же дня бывших кадет выстраивали на плацу и начинали беспощадно гонять маршировкой под оркестр музыки неимоверно большим и скорым шагом. Мы изнемогали от непривычки, особенно малые ростом, но на это не обращали внимания. Тогда же учили отданию чести. То была первая муштровка, посредством которой новым юнкерам сразу придавали военную выправку и молодцеватый вид, что не трудно было сделать с кадетами и без чего училище не выпускало в город своих юнкеров.
Нас разбили на роты, при чем я и еще два аракчеевца попали в первую роту, которая называлась ротой его величества.
Через несколько дней нас привели к присяге. На плацу построилось училище с хором музыки…
В тот же день мы получили первое предупреждение относительно революционеров. Каждому из нас выдали памятную книжку Павловца, в которой был помещен старый приказ по военно-учебным заведениям, касающийся революционной пропаганды среди военных.
В 80-х годах тогдашним социалистам-революционерам удалось проникнуть в военную среду и сорганизовать в Петербурге несколько военных кружков, куда были вовлечены и несколько юнкеров Павловского училища. Дознание раскрыло всю организацию. Государь милостиво отнесся к юнкерам и наказания, которые они заслужили, были значительно смягчены. К этому печальному для военных эпизоду и относился приказ, предостерегавший юнкеров от революционеров. Мы очень заинтересовались им и не раз беседовали затем о революционерах и их подходах к военным.
Для многих юнкеров это предостережение сослужило хорошую службу в столице, где неопытная молодежь часто наталкивалась на разного рода просветителей и пропагандистов, для которых военная среда была всегда очень заманчива.
Военное обучение и образование были поставлены в училище образцово…
В результате мы увлекались военным делом со всем пылом молодости.
Мы старались довести строй, ружейные приемы и гимнастику до щегольства. Многие перед сном проделывали ружейные приемы и гимнастические упражнения перед громадными зеркалами, и это считалось вполне нормальным. Знание воинских уставов назубок считалось шиком и доходило даже до ненужных подробностей. Так, например, некоторые знали, какой вес по закону должна иметь офицерская перчатка или офицерский нейзильберовый свисток.
Быть по одежде, по выправке и строю лучше других училищ, быть по стрельбе «выше отличного», ходить быстрей стрелков – считалось идеалом.
