– Нехай ихних 6, а наших 18, глянули бы на порядок немецкий, – с нескрываемой ненавистью цедит сквозь зубы Осадчий.
В лесу истово застучали зенитные батареи, в небе, сзади и выше «юнкерсов» рвутся зенитные снаряды, разрывы обозначаются белесыми облачками дыма. Уже испятнан большой участок небосклона, но ни один снаряд, ни один осколок не попали в цель, воздушный бой продолжают только истребители. От строя бомбардировщиков отделяется тройка, самолеты по очереди ложатся на крыло, заходят на нас от солнца.
– В укрытие! – командует взводный.
Бросаемся, сломя голову, в ровики, земля – единственное спасение. Какими долгими и кошмарными были минуты налета. Первый «Юнкерс» сбросил бомбы на соседнюю батарею 52-мм зенитных орудий, второй пикирует ближе, третий «наш»! Его бомбы разорвались рядом, в траншеях первого взвода. Столбы дыма, подсвеченного пламенем взрывов, конусы взметнувшейся в небо земли, облака пыли скрыли позицию. Земля будто сдвинулась в одну сторону, затем заходила туда-сюда, задрожала. Красноармейцы первого взвода частью остались в укрытиях, некоторые выскочили, бросились в лес. Зачем? Страх обуял, слышится крик, гам.
– Назад! Ложись!
Думаю, нас не задело, на этот раз пронеслась беда. Глянул в небо, примерно в том месте, где только что была первая тройка, ложатся на крыло, заходят на бомбежку еще три бомбардировщика. Эти действительно «наши», блеснув на солнце, пикируют один за другим. Внутри сжалось, вдарился в отчаянность, страх независимо от воли делает подлое дело, дрожь бьет изнутри, руки хватают что надо и не надо, ноги подламываются.
– Во-от какой ты вояка, – думаю о себе и ничего не могу поделать.
Наваливается вой самолетов, вдобавок раздается протяжный, проникающий во все косточки зловещий свист падающих бомб, за ним оглушительный громовой раскат бомбовых взрывов, рвущих воздух. Темнота, наступившая после удара, удушающий противный запах тротила, крики, вопли раненых, это подействовало настолько угнетающе, что стал сам не свой. Налет продолжается, в просвете дыма и пыли увидел, как из чрева другого бомбовоза устремились вниз черные обрубки, летят вместе с пикирующим бомбардировщиком не куда-то, не на кого-то, а прямо на меня. Успел подумать:
– Вот это «мои».
Мелькнула мысль: брату письмо не написал, не ответил сеструшке. Посмотрели бы, как воюю, немец бьет смертным боем, я его не могу ничем достать. Неужели везде так?
Взрыв! Первая из бомб упала не на меня, а в метрах 50–60, вторая, третья… куда – не видел, не слышал. Земля от схлестнувшихся разрывных волн ходит ходуном, мочажинная, рыхлая, какая-то некрепкая, как лыком шитая, студень, да и только. Взрывные волны больно ударили в уши, ничего не вижу, не слышу, где я? В глазах режет, во рту песок, когда успел наглотаться, для чего рот раскрывал? Голова разбухла, сделалась чужой, наполненной какой-то дрянью, но организм живет, цепляется за спасительные нити.
– На дно ровика, – говорил себе, – не вздумай падать, засыплет.
Так и сидел на ногах, согнутых в коленях, пригнув сколь можно ближе голову, при каждом обвале стенок окопчика инстинктивно, как червь, выбирался на свет божий. Дым, смрад укрыли непроницаемым пологом от солнца, от воздуха, от развернувшейся над нами трагедии воздушного боя.
Вместе со здравыми мыслями приходит оздоровление чувств, освобождение от страха. Думаю, чего зря бояться, не пескарь же, что жил – дрожал, умирал – дрожал. Надо кончать эти «нежности», летчики вон как сражаются. Ветер относит в сторону черную мглу, смотрю вверх, хочу понять, что там. Вырисовывается мрачная картина. Наших соколов осталось только четверо, «мессеров» по-прежнему девять, с юго-востока наплывают три «Юнкерса», заходят с несколько другой точки в небе, направляются вдоль дороги, бомбы падают то слева, то справа, настигая спасающиеся машины.
– Гля, наш горит! – хрипит рядом сосед, он выбрался из укрытия, стоит на широко расставленных ногах, как моряк на палубе, каской показывает на «ястребок», камнем падающий вниз.
Но вот один из И-16 свалился на уходящего Ю-88. Вспышка, бомбовоз задымил, как будто споткнулся, замедлил ход, стал скачкообразно снижаться, теряет высоту. Тянет, тянет, сволочь, на северо-запад, в Эстонию, но вошел в «штопор», камнем рухнул вниз. Спустя несколько секунд слышим глухой, но мощный звук взрыва.
– Смотри, смотри! – прыгает от радости Дурасов, наблюдая за поединком истребителей.
Наш летчик в порыве мести за гибель своих товарищей повел истребитель на таран, ганс не пошел в лоб, уклонился, наш успел влепить сноп из огня и металла. Вражеский самолет, отстреливаясь, взмыл вверх, задымил, потянул восвояси, «ишачок» тоже покинул небо. В высоте злорадствует стая «мессеров», они, как собачья свора на псовой охоте, мотаются из стороны в сторону, выискивая новую жертву.
– По местам, – передается приказ командира роты. Комвзвода лейтенант Сидорчук жив и выглядит довольно-таки прилично, не то что я и мои товарищи. Он быстро собрал взвод, повел на те же объекты. Машин скопилось вдоль дороги видимо-невидимо, пристраиваются в хвост колонны, а время-то светлое! Мы изватланные, измятые, занимаем всяк свое место. Многие работы не обеспечены, четверо бойцов погибли от прямого попадания, шестеро тяжело ранены или контужены. Возле них санитары, более десятка ранены легко, после перевязки направлены в медицинский пункт, но многие в МП не пошли. Остался и Осадчий, у него правая щека красно-синяя, с ободком подтека, ушиблен. Вышел на мост Голован, куда делась его надменность, бледен, зареван, выглядел, как курица, помятая коршуном, ноги едва волочит.
Сидорчук приказал за один час исправить настил на мосту, теперь надо вкалывать. Одни тащат бревна, доски, другие скобы, штыри, проволоку. Я и Петр Осадчий плотничаем, протесываем, поплотнее подгоняем бревна, поверх полотна укладываем, скрепляем, делаем колею из досок, внизу тем временем укрепляют столбы. Готово! Зеленый флажок регулировщика взмыл вверх, затем горизонтально, путь открыт, машины тронулись. Мы тоже «готовы», упасть и не вставать хотя бы один час.
Ночь, тучи на переднем крае обороны подсвечиваются вспышками выстрелов, беспрерывно взмывающими вверх осветительными ракетами, фронт живет. Невдалеке ка-ак саданут два осколочных снаряда, немец взводом пушек бил по мосту, не попал, промазал и замолчал. Трах! Трах! – опять заговорили взрывы на обочине дороги. Разбиты две машины, одна из них с красным крестом, медсестра сопровождала в госпиталь тяжелораненого майора и троих красноармейцев, в живых остался только один боец. В другой автомашине убит шофер, снаряд вырвал из кузова доски, ящики со снарядами остались целыми.
