Задачей учителей в школе было вкладывать в наши головы знания, а задачей тех, с кем я учился в одном классе, было не позволять учителям засорять нам голову этой ерундой. И за это мы сражались гораздо дружнее и сплоченнее любого профсоюза, рьяно защищающего свои права на митингах и демонстрациях. Мы часто прогуливали занятия или играли в разные игры, такие, как, например, морской бой. Но даже в этом мы не могли превзойти (или «переплюнуть») парней из класса «В». Другое дело – класс «А» – сборище, как я полагал, болванов, идиотов и зубрил, которые не только не противились учебе, но даже, кажется, получали от этого удовольствие. Учитывая эти различия между нами, не удивительно, что ученик оставался в том же потоке, в который его зачислили изначально. Можно было, конечно, перейти в другую группу по результатам ежегодного экзамена, целью которого была проверка накопленных нами за год знаний. Но противостоять системе распределения учеников по их умственным способностям было невозможно. К счастью или несчастью, но мне каким-то чудом удалось перейти из класса «Б» в класс «А», не прилагая для этого каких-то сверхусилий. Очень много учащихся из классов «А» и «Б» на четвертом году обучения ушли из школы. Не знаю, то ли их исключили, то ли они хотели самостоятельно готовиться к выпускным экзаменам на аттестат зрелости, но в итоге в трех классах количество учеников стало неравным. И по настоянию директора меня перевели в класс «А».
Оглядываясь назад, могу сказать, что это событие было самым важным и значимым в моей школьной жизни. В классе «Б» я очень гордился тем, что меня все считали сорвиголовой. Я даже успел предстать перед судом для несовершеннолетних за кражу шариковых подшипников с армейского склада и мысленно уже был готов к тому, что меня выгонят из школы и я стану малолетним преступником. Я ненавидел класс «А» и яростно протестовал против того, чтобы меня туда переводили. В одночасье я лишился всех друзей и попал к своим врагам.
Единственное, что меня радовало в этой школе, – постоянное внимание к спортивному развитию учащихся. И хотя для своего возраста я был слишком маленького роста и мало весил, тем не менее я стал чемпионом по боксу. И не потому, что я обожал спорт, напротив, я его ненавидел. Но мне нравилось ощущение, что я в чем-то сильнее других. Нас учили, что самец любого вида – это изначально агрессивное существо с врожденным инстинктом борьбы. Искусство самообороны является способом перевести эту агрессию в нужное русло, сформировать характер и определить, кто в итоге будет иметь успех у противоположного пола. Для меня главным движущим фактором было инстинктивное желание обратить на себя внимание представительниц слабого пола. Но ради этого я вовсе не собирался драться с другими самцами за право быть первым и удостоиться внимания самки. У меня не было ни малейшего желания как-то вредить своим соперникам, и меня пугала мысль, что они могли бы причинить мне вред. Кроме того, для меня было весьма значимым соперничество между домами, где жили мальчишки.
Думаю, что в любой государственной школе львиная доля школьных наград и хвалебных отзывов достается какому-то одному дому. В клубе регби Тома Брауна это был Скул Хауз, и мальчики из других домов, наверное, спрашивали себя, достойны ли они учиться в той же школе, что и чемпионы. В средней школе Вэндсворта таким избранным домом был Кромвель. Среди других домов отличались Гиббон, Пит и мой, Морли.
Лучшие ученики, которые поступали в школу, были из Кромвеля. Именно он дал путевку в жизнь всем жителям Вэндсворта, кто, идя по стопам своих родителей, тоже стремился сделать себе имя. В Кромвеле всегда было больше мальчиков, чем в любом другом доме, и поскольку очки присуждались за одно только участие представителя дома в соревновании, то Кромвель всегда выигрывал по очкам. Естественно, что на соревнованиях мальчики из других домов болели за кого угодно, но только не за дом Кромвеля.
Одно из пяти событий в моей жизни, которые я не могу вспоминать без презрения к самому себе, случилось во время финала соревнований по боксу между домами. Мне тогда предстояло сразиться с одним из моих близких друзей, мальчиком по имени Джимми Коппак, который был как раз из Кромвеля. Джимми плохо боксировал и еще до соревнований не раз говорил мне, что для него наша дружба гораздо важнее победы на ринге. Я же отвечал ему, что любая дружба временно отходит на второй план, как только звучит первый удар гонга. Но в душе я хотел выиграть, нанеся ему серию несильных ударов и обеспечив себе легкую победу по очкам. К началу второго раунда матч был больше похож на бой с тенью, чем на настоящий боксерский поединок.
В перерыве между раундами я вернулся в угол ринга с чувством морального превосходства, и тренер обрушился на меня с гневной тирадой: «Что с тобой происходит? Пока ты валяешь дурака, Джимми набирает очки!»
И он не шутил. Счет по очкам между домами Морли и Кромвеля сравнялся. Мне и в голову не могло прийти, что пока я разбрасывался ударами, ни один из них не попал в цель. Отбиваясь от Джимми, я совсем не наносил своих. А Джимми как раз наоборот: меньше отбивался, а больше наносил ударов. К началу третьего раунда страх в глазах Джимми исчез. Он понял, что я вовсе не собирался стереть его в порошок. Раньше я и не думал об этом, но при мысли, что Кромвель выиграет кубок и мы будем разгромлены, у меня рассеялись все сомнения насчет того, как драться с Джимми. И я начал бить по-настоящему.
Для своего веса Джимми был высоковат и несколько неуклюж. К финальному раунду он уже порядком выдохся. Я ударил его что было сил. До сих пор помню, как от моего удара у него изо рта вырвался плевок и пролетел над рингом. Но еще сильнее запечатлелся у меня в памяти его взгляд, который как бы говорил: «Придурок, зачем же так сильно бить?»
Морли выиграли кубок. Если бы победа досталась Кромвелю, на меня в течение нескольких дней, а может, и недель сыпались бы упреки. Но даже сейчас, 55 лет спустя, мне ужасно стыдно, как я тогда себя вел.
Помимо бокса, я еще хорошо играл в крикет и регби, даже был капитаном школьных молодежных команд по регби и крикету и играл за графство Суррей против молодежной команды из Кента в обоих видах спорта. Другие мальчики из класса «А» тоже занимались спортом, в частности Джимми Нельсон, который очень сильно на меня повлиял. Мы оба происходили из семей со средним достатком, и у нас было похожее воспитание. Он жил в полутора километрах от нас. Но на этом наше сходство с Джимми заканчивалось. У нас были совершенно противоположные взгляды на жизнь.
На некоторых важных перекрестках нашей жизни выбор пути бывает ограничен, тогда как на других у нас масса возможностей. Джимми не был похож ни на одного из моих друзей по двору. По отношению к другим мальчикам он никогда не старался как-то выделиться и не выставлял себя на первый план. Если у Джимми был апельсин, он всегда был готов поделиться им с другом. Для меня такая щедрость была удивительна. Благодаря Джимми я впервые смог ощутить превосходство разума над физической агрессией. Как-то раз мы с Джимми столкнулись с хулиганом. Джимми сразу извинился перед этим парнем за то, что нечаянно задел его. Было видно, что тот весьма удивился, ведь меньше всего он ожидал услышать извинения. Джимми не трусил, он продолжал спокойно разговаривать, и его не смущали ни ухмылки других парней, ни внушительная внешность хулигана. Пока Джимми стоял перед ним, улыбаясь и спрашивая его: «В чем дело, приятель?» – я мысленно перебирал в голове варианты возможного отступления – ударить его первым и убежать или же убежать сразу. Но ни тот, ни другой вариант не пригодился. Поговорив, парень отошел в сторону, и мы пошли дальше.
