Эх, уважаемый Саша Невзоров, до чего же хорошо быть любимцем телевидения и радовать телезрителей разными небылицами! Если бы вы хоть раз представили себя на месте того, в чей адрес была допущена "ошибочка", вы бы, наверное, решились бы на Поступок. Говорят, раньше в Питере солидные люди их совершали. Когда, пусть невольно, делали нечто некрасивое, то уходили в отставку. Или прилюдно признавались, исправляли допущенное. Но нынче такое, похоже, не в моде.
Я смотрю на "Хит-парад" и думаю про Юру Филинова. Как хорошо, сидя за редакционным столом, воображать себя вершителем судеб и ревнителем чистоты, прикидываться жрецом от поп-музыки. Красиво и нетрудно. Но как увязать все это с одним маленьким обстоятельством: когда я узнал, что высоко принципиальный журналист Юрий Филинов проводит концерты так называемого "Ласкового мая-2", созданного оборотистым Мишей Томилиным, кстати, по согласованию все с тем же Веденкиным. Узок круг моих знакомств! После этого я перестал верить жгучему глаголу Филинова. Мне кажется, что и читинской историей, и выступлениями на ТВ, которые моментально опровергались, Филинов оказал медвежью услугу самой популярной молодежной газете страны и лично товарищу
Фронину, которому пришлось потом прибегать к многочисленным объяснениям и всячески отмывать честь печатного мундира.
…Падают снежинки, и я, по старой детской привычке, считаю, что нынешний год обещает быть лучше прошлого, и еще думаю о том, насколько обыкновенная алчность способна искалечить все лучшее в людях. Пока меня терзал Шерешовец, многие знакомые и даже друзья, предвидя мою "кончину", быстренько бросились делать деньги любыми средствами. О Войтенко я уже сказал. Подговорив детей писать обо мне в органы всякие небылицы, он успел дать несколько "концертов" под фонограммы "Ласкового мая" и, наверное, что-то поимел.
Вообще этот прыткий юноша пошел бы далеко, если бы не остановила милиция. Началось следствие… Короче говоря, менеджера из него не получилось, а дни, проведенные в изоляторе временного содержания, еще будут напоминать ему о том, что поговорка "не рой другому яму" придумана совсем не глупыми людьми…
Но круги от камня, брошенного в "Ласковый май", до сих пор расходятся по стране. До сих пор легковерные репортеры спрашивают меня о всякой чепухе — кто побил Филинова, например, хотя я уверен, что все это выдумки для рекламы самого Филинова. Или о моих сокровищах. А некоторые филармонические деятели чешут затылки на предмет: предоставлять сцену "Ласковому маю", или это опасно… Смешные люди. Странное время.
Как я был племянником генсека
Телевизор может сделать человека знаменитым за пять минут. Кто владеет телеэфиром — владеет миром. Даже такие титаны шоу-бизнеса, как Майкл Джексон, трепещут перед телерепортерами и ведущими шоу, потому что стоит им чуть-чуть перекрыть кислород, как кумир будет забыт, а потом и повержен в прах. И наоборот. Если ежевечерне одновременно со ста миллионов домашних экранов вдалбливать в голову и сознание рядового гражданина чей-то простенький образ, то любого безголосого хориста запросто можно сделать идолом. Особенно в наших широтах, где печатному слову и видеоинформации верят не меньше, чем слову Божьему.
Мне очень хотелось увидеть себя на телеэкране.
Когда я понял, что не могу не петь, эта навязчивая идея стала просто преследовать меня. Странно, казалось бы, самое время успокоиться. После службы в армии меня пригласили в колхоз имени Свердлова, знатное хозяйство на Ставропольщине, предложили такую должность, что сверстникам и не снилась, — зампредом по соцкультбыту. Почет и уважение сельчан, трудолюбивых и степенных колхозников; личный водитель, готовый выполнить любое поручение; свежий воздух и ласковое прикавказское солнышко. Председатель колхоза, оценив мое усердие при пробивании для хозяйства мельницы, которую здесь уже отчаялись когда-нибудь увидеть, сказал как-то по-отечески:
— Давай, хлопец, дерзай. Вот уйду на пенсию, возглавишь дело. Орден Ленина получишь.
Николай Петрович Алешкин знал, что говорил. На Ставропольщине ценили инициативных людей, но мне не нужны были ордена. Я хотел петь.
Вот тут и начались мысли о телеэкране. Как проникнуть в те горние выси, где священнодействуют за пультом режиссеры, где вдумчивые редакторы нежно пестуют таланты, ожидая которых любители "Утренней почты" считают дни от воскресенья до воскресенья.
Николай Петрович, большой знаток жизни, как-то подловил меня перед утренней дойкой и завел душещипательный разговор:
— Не переживай. Везде нужны связи. Без них даже комбикорм не достанешь. А ты хочешь, чтоб Соню Ротару не показали, а тебя, Разина, сразу отсняли. Нет, милый человек, так не бывает. Кто ты для них?! Так что давай нацеливайся на конкретные задачи. Мельницу ты достал, теперь комбайн "Дон" пробивай. Вот тебя и оценит народ. Запоете вместе. Гармошкой премирую.
Я было уже и согласился с председателем. Видно, не судьба. Так и придется ограничиться славой лучшего солиста деревни Привольное и окрестностей. Тоже ничего. Хотя, если бы проникнуть на телевизор, можно было бы потягаться даже с Ротару. Но как это сделать в условиях нашего самого демократического в мире Гостелерадио? Прийти и предложить свои услуги — засмеют. Попросить о любезности? Москва слезам не верит.
"Нет, Андрей, — всесторонне осмыслив ситуацию, сказал я себе. — Надо действовать нетрадиционными методами. Кто работает на телевидении? Бывшие партийные работники. А они люди сметливые и должны знать, что я проживаю в селе, где начинал свою трудовую деятельность наш Генсек".
Три дня, подобно древнегреческим ораторам, я тренировал голос, добиваясь осадистой бархатистости, и разведывал телефоны приемных телекомитета в Москве. Апробацию идеи начал на районных начальниках. Позвонил в райпотребсоюз и внушительно сказал:
— Звонят из крайисполкома. Почему не представляете статотчет?
Трубка откликнулась немедленно:
— Сейчас доработаем и подошлем.
Я успокоился. Голос достиг той кондиции, которая отличает обычных смертных от номенклатурных работников. Можно было штурмовать телевидение. Диск телефона напоминал круг судьбы. Все зависело сейчас от никелированного кружочка с буквами и цифрами.
— Попов слушает.
Не было в те годы в Останкино более влиятельной фигуры. чем Владимир Иванович Попов. Он мог шугнуть любимца миллионов Владимира Маслаченко и поставить по стойке "смирно" нежную Валентину Белянчикову. Он не боялся никого, кроме начальства. И от него теперь зависела моя судьба. Попов нажатием кнопки мог вывести меня к сияющим вершинам, а мог послать к черту. Эх, судьба-канарейка… Но мы, ставропольцы, крепкие орешки, и отрепетированным голосом я сказал:
