Колумб, председатель месткома
Фаина Георгиевна в своем дневнике описывает грустно-забавный случай, произошедший с ней в Крыму в годы Гражданской войны.
«…Почему-то вспоминается теперь, по прошествии более шестидесяти лет, спектакль-утренник для детей. Название пьесы забыла. Помню только, что героем пьесы был сам Колумб, которого изображал председатель месткома актер Васяткин. Я же изображала девицу, которую похищали пираты. В то время, как они тащили меня на руках, я зацепилась за гвоздь на декорации, изображавшей морские волны. На этом гвозде повис мой парик. Косы поплыли по волнам. Я начала неистово хохотать, а мои похитители, увидев повисший на гвозде парик, уронили меня на пол. Несмотря на боль от ушиба, я продолжала хохотать. А потом услышала гневный голос Колумба — председателя месткома: «Штраф захотели, мерзавцы?» Похитители, испугавшись штрафа, свирепо уволокли меня за кулисы, где я горько плакала, испытав чувство стыда перед зрителями. Помню, что на доске приказов и объявлений висел выговор мне, с предупреждением.
Такое не забывается, как и многие-многие неудачи моей долгой творческой жизни».
Неизвестно, как сложилась бы дальнейшая театральная судьба Раневской, если бы случай не свел ее с выдающейся балериной, примой Большого театра, выступавшей в антрепризе самого С. П. Дягилева, Екатериной Васильевной Гельцер. Однажды после спектакля знаменитая танцовщица спросила у как обычно поджидавших ее у выхода многочисленных поклонников: «Кто тут самый голодный?» Самой голодной оказалась Раневская, и самой неустроенной тоже. Гельцер приютила девушку у себя и ввела в круг своих друзей. Она доставала молодой актрисе контрамарки на спектакли в московские театры, показала ей старую Москву, познакомила со своими друзьями: Цветаевой, Мандельштамом, Маяковским. «Меня, Фанни, вы психологически интересуете», — признавалась Раневской танцовщица. Именно Гельцер порекомендовала Раневскую в Малаховский Летний театр под Москвой. И это было большой удачей — на сцене этого дачного антрепризного театра играли лучшие мастера столичной сцены: М. М. и В. А. Блюменталь-Тамарины, И. Н. Певцов, Ольга Осиповна Садовская, Н. М. Радин, И. М. Москвин и его жена А. К. Тарасова, пели А. Н. Нежданова и А. Н. Вертинский.
Фаина Георгиевна называла Гельцер «великолепной и неповторимой». Екатерина Васильевна восхищала ее своим остроумием и неподражаемо забавной манерой говорить. Так, представляя свою новую знакомую Раневскую антрепризе театра, Екатерина Гельцер сказала: «Знакомьтесь, это моя закадычная подруга Фанни из перефилии». Раневская вспоминала: «По ночам будила телефонным звонком, спрашивала: «Сколько лет Евгению Онегину?», или просила объяснить, что такое формализм».
…Уморительно смешна была ее манера говорить.
«Я одному господину хочу поставить точки над «i». Я спросила: «Что это значит?» — «Ударить по лицу Москвина за Тарасову».
«Книппер — ролистка. Она играет роли. Ей опасно доверять».
«Наша компания, это даже не компания. Это банда».
…Детишки ее — племяши Федя и Володя — два мальчика в матросских костюмах и больших круглых шляпах, рыженькие, степенные и озорные — дети Москвина и ее сестры, жены Ивана Михайловича. Екатерина Васильевна закармливала их сладостями и читала наставления, повторяя: «Вы меня немножко понимаете?» Дети ничего не понимали, но шаркали ножкой.
…Рылась в своем старом бюваре, нашла свои короткие записи о том, что говорила мне моя чудо — Екатерина Гельцер… Помню, сообщила, что ей безумно нравится один господин и что он «древнеримский еврей». Слушая ее, я хохотала, она не обижалась. Была она ко мне доброй, очень ласковой. Трагически одинокая, она относилась ко мне с нежностью матери. Любила вспоминать: «Моя первая-первая периферия — Калуга… Знаете, я мечтаю сыграть немую, трагическую роль. Представьте себе: вы моя мать, у вас две дочери, одна немая, поэтому ей все доверяют, но она жестами и мимикой выдает врагов. Вы поняли меня, и мы обе танцуем Победу». Я говорю: «Екатерина Васильевна, я не умею танцевать». — «Тогда я буду танцевать Победу, а вы будете рядом бегать!..»
«Я так любила Вас весь вечер…»
Фаина Георгиевна дебютировала на сцене Малаховского Летнего театра в пьесе Леонида Андреева «Тот, кто получает пощечины», в массовке. Перед спектаклем юная Раневская подошла к исполнителю главной роли, знаменитому драматическому актеру Иллариону Певцову, и спросила, что ей собственно надо изображать на сцене? Певцов, уже загримированный для трагической роли клоуна, посмотрел на статистку изумленно и, подумав секунду, сказал: «Деточка, ничего делать тебе не нужно. Ты должна меня просто очень любить. И пусть все, что со мной происходит, тебя сильно берет за душу. Вот и вся твоя роль». Спектакль прошел с невероятным успехом. Раневская исполнила указания маэстро в точности: она всем сердцем любила Певцова пару часов без остановки. По ходу пьесы молодая актриса все время рыдала, причем не смогла остановиться и выйти из роли, даже когда опустился занавес. Еще целый час после окончания спектакля рыжеволосая дебютантка плакала навзрыд, не реагируя на все попытки коллег ее успокоить. Когда Певцов, уже собравшийся домой, вдруг увидел в коридоре, сидящую на пыльном полу и плачущую молодую артистку, он с тревогой спросил:
— Бог мой, что с вами? Почему вы плачете?
— Я так любила, так любила Вас весь вечер… — горестно вздохнула Раневская, продолжая рыдать.
Знаменитый артист пристально посмотрел на Фаину, тогда еще никому неизвестную в Москве фигурантку (так называют актрису, играющую маленькие роли без слов. — Ред.), и убежденно, взволнованно сказал:
— Запомните эту девушку, друзья мои… Она всенепременно, всенепременно станет великой актрисой!
Фаина Георгиевна называла Певцова своим учителем. С великой благодарностью вспоминала его: «…он любил нас, молодых… Он внушал нам, что настоящий артист обязан быть образованным человеком. Должен знать лучшие книги мировой литературы, живопись, музыку.
Я в точности помню его слова, обращенные к молодым артистам: «Друзья мои, милые юноши, в свободное время путешествуйте, а в кармане у вас должна быть только зубная щетка. Смотрите, наблюдайте, учитесь».
Он убивал в нас все обывательское, мещанское. Он повторял: «Не обзаводитесь вещами, бегайте от вещей». Ненавидел стяжательство, жадность, пошлость. Его заветами я прожила долгую жизнь».
Всю жизнь Раневская была одинока и по большому счету несчастна: ни семьи, ни детей. Замуж Фаина Георгиевна так и не вышла, возможно, потому, что считала себя хоть и обаятельной, но некрасивой. С горечью она говорила: «Моя внешность испортила мне личную жизнь». А может, слишком горестными были ее редкие увлечения мужчинами… На вопрос, почему она никогда не была замужем, Раневская отвечала, что «от представителей противоположного пола ее удивительным образом тошнит».
