денег. Раз в неделю сирота посещал особняк Куриэлей, где устраивались неловкие детские праздники [49].
В сентябре 1936 года, спустя пять месяцев после смерти отца, Джордж сел на корабль, следовавший в Египет [50]. Тринадцатилетний голландец вдруг оказался в Замалеке, самом роскошном квартале Каира [51], где посреди пальмового парка стоял охрово-зеленый особняк еврейской семьи.
Рауль Куриэль вспоминал потом, что по стандартам их сословия они жили довольно аскетично: «У нас было с десяток слуг, не сказать, чтобы слишком много» [52]. Куриэли были франкофонами: они преклонялись перед французской литературой, проводили лето во Франции и жили в отдалении от родного Египта [53]. Как писал Жиль Перро, биограф кузена Джорджа Анри Куриэля, «животом они были в Каире, а сердцем — в Париже» [54].
Хотя их предки прибыли в Египет больше века назад, паспорта у Куриэлей были итальянские (город Ливорно, где в какой-то момент сгорели муниципальные архивы, по запросу свободно выдавал итальянское свидетельство о рождении, чем и воспользовались многие египетские евреи [55]).
Куриэли устроили Джорджа сначала в английскую, а потом во французскую школу, и он быстро овладел обоими языками. К весне 1937 года в английской школе, всего через несколько месяцев после приезда в Египет, в классе из тридцати четырех человек он занимал четвертое место в табеле успеваемости. Директор писал в его школьном досье: «Его работа удовлетворительна по всем предметам и сулит дальнейшие успехи в будущем» [56].
Однако переезд из Роттердама в Каир эмоционально истощил его. В дальнейшем Блейк писал: «Я уверен, что пережил в те годы кризис самоопределения. Где же было мое место? Еврейский космополитичный дом, английская школа, отражавшая британскую имперскую мощь, к которой и я ощущал свою причастность, а в сердце — постоянная тоска по Голландии и всему голландскому» [57].
В библиотеке виллы Куриэль (под этим названием ее и знали [58]) хранились тысячи книг, в доме горячо спорили о политике [59]. Куриэли были гостеприимными хозяевами, друзья, преимущественно евреи, часто заходили к ним поужинать и поговорить [60]. В центре внимания был кузен Джорджа Анри — восемью годами старше него, высокий, стройный, вечно носивший шорты и сандалии — эксцентричный наряд по меркам Каира 1930-х годов [61]. «Неотразимое обаяние и ослепительная улыбка располагали к нему всех — не только женщин», — вспоминал потом Блейк. «В каком-то смысле он был для меня героем» [62]. Анри был харизматичным экстравертом. Воспитанному в кальвинистской строгости мальчику вряд ли доводилось до этого встречать подобных людей. Старшему кузену суждено сыграть в жизни Блейка важную роль (которую, однако, часто расценивают неверно).
Как и Блейк, Анри получил отчасти христианское образование: он учился в иезуитском lycée [63], после чего отец решил приобщить его к банковскому делу, и сын нехотя повиновался. Как бы то ни было, он безусловно был интеллектуалом, но знатоком в первую очередь не арабской, а французской культуры, и на арабском языке на тот момент почти не говорил. В 1937 и 1938 году, когда Блейк гостил в Каире, Анри читал коммунистическую литературу и постепенно приобщался к марксизму [64].
Неутомимый ловелас и завсегдатай борделей, [65] со своей будущей женой, медсестрой Розетт Аладьем, Анри познакомился, когда она делала ему ежедневные уколы от плеврита. По ее просьбе он вместе с ней стал навещать египетских крестьян, возделывавших обширные угодья Куриэлей в дельте Нила. Порой молодую пару сопровождал Блейк [66]. Анри был поражен тем, что увидел на отцовских землях, пишет Жиль Перро:
Наемный работник обходился дешевле, чем осел напрокат. На принадлежавших их семье хлопковых фабриках под хлыстами европейских надсмотрщиков трудились дети от семи до тринадцати лет… Целые деревни погибали от малярии [67].
Чаще всего Розетт лечила своих подопечных от трахомы и бильгарциоза [68]. Средняя продолжительность жизни в Египте того времени составляла от тридцати до тридцати трех лет [69].
Именно такие условия — невероятные привилегии бок о бок с невообразимыми страданиями — неизбежно подталкивали к радикальным идеям и самых богатых, и самых бедных. Много позже Розетт отметит: «Думаю, [Анри] так и не оправился от шока, который испытал при виде египетской нищеты» [70]. В отличие от большинства зажиточных современников-европейцев, Куриэль и Блейк в юном возрасте своими глазами увидели смертельную нищету. Вот та самая эксплуатация, о которой говорил Маркс, — а эксплуататорами оказались родные самих Джорджа и Анри. В их случае стремление искупить вину было вполне естественно [71]. Говоря о советских двойных агентах из «кембриджской пятерки», Блейк подразумевал, возможно, и радикальное окружение своего кузена: «Дональд [Маклин] и его соратники, как выходцы из благополучных и даже богатых семей, чувствовали себя виноватыми, ответственными за нищенскую жизнь большинства людей» [72].
Конец 1930-х годов стал пиком увлечения коммунизмом среди интеллектуальной молодежи по всему миру. Многие из буржуазных сверстников Анри в Каире тоже обратились к новой идеологии, хотя их взгляды в первую очередь объяснялись антифашистскими настроениями, а не столкновением с бедностью [73].
Наперекор отцу, ярому противнику большевизма, Анри выдавал египетским крестьянам капли для глаз и лекарства. Как бы то ни было, вскоре молодой человек решил, что одной благотворительности недостаточно — нужны революционные перемены. Блейк пишет о своем кузене: «Потом он стал одним из создателей коммунистической партии Египта» [74].
Это утверждение повторяется даже в трудах самых осведомленных англоязычных авторов, писавших о Блейке [75]. Но, как следует из работы Перро, это не так, пусть Анри, судя по всему, и имел косвенное отношение к созданию коммунистической партии в соседнем Судане. В Египте коммунисты сформировали партию в 1920-е годы, но просуществовала она недолго [76]. В 1943 году Анри основал не коммунистическую партию, а антиколониальное движение ХАМЕТУ [77]. Он решил, что в первую очередь Египет следует освободить от de facto британского правления — такова, как он полагал, воля народа [78]. Для коммунизма наступит свое время. Так Анри стал гражданином Египта (первым в их семье) [79] и постепенно вполне неплохо, пусть и со странным акцентом, заговорил по-арабски [80]. В 1947 году ХАМЕТУ объединилось с конкурирующей группировкой «Искра» (под предводительством другого каирского еврея, Гиллеля Шварца), став Демократическим движением за национальное освобождение. Куриэль некоторое время руководил им, пока арабские соперники не восстали против этого «иностранного предводительства» [81].
Как бы то ни было, Куриэль был, судя по всему, первым коммунистом, с которым жизнь свела Блейка, и он
