моей палатки-амбулатории, тщательно укрытые брезентом, лежали две сумки. Одна с парашютами – главным и запасным, уложенными ещё в Москве, другая медицинская – аварийная, с хирургическими инструментами в залитом спиртом стерилизаторе, бинтами и медикаментами. Так что, если бы потребовалось, я был готов немедленно вылететь на помощь и прыгнуть на льдину с парашютом.
Потоптавшись у входа, чтобы перевести дух, я приподнял откидную дверь, сбитую из десятка узких реек, окрашенных голубой краской, и решительно шагнул через высокий порожек.
Штабная палатка была просторной, светлой. Четыре пылающие конфорки излучали приятное тепло. Пол был застелен новыми оленьими шкурами. Их ещё не успели затоптать, и коричневый мех был пушистым, отливал блеском. Вдоль стенок располагались койки-раскладушки, по три с каждой стороны. У первой, слева от входа, стоял на коленях мужчина в толстом, ручной вязки коричневом свитере, меховых брюках и собачьих унтах с белыми подпалинами. Круглое смугловатое лицо было изрезано глубокими морщинами. Короткий ёжик чёрных с густой проседью волос придавал ему спортивный вид. Перед ним на брезенте, постеленном поверх спального мешка, валялись детали разобранного киноаппарата. Одну он держал в руке, тщательно протирая ослепительно-белым куском фланели. Это – главный кинооператор экспедиции Марк Антонович Трояновский. Его имя стало известным ещё в тридцатых годах, когда весь мир увидел кинокартины, снятые молодым кинооператором «Союзкино» во время исторического похода ледокола «Сибиряков» через шесть полярных морей [1].
Спустя пять лет, 21 мая 1937 года, он в числе первых тридцати смельчаков высадился на дрейфующей льдине у Северного полюса, увековечив на плёнке подвиг советских полярников. А сегодня он с другим кинооператором, Евгением Яцуном, вёл кинолетопись нашей экспедиции. И, надо честно признаться, многие из нас норовили «случайно» попасть на прицелы их кинообъективов.
Услышав звук откидной дверцы, Трояновский повернул голову, улыбнулся и, сказав: «Привет, доктор», – как-то заговорщицки подмигнул. Это было совсем не похоже на Марка, обычно весьма сдержанного и даже несколько суховатого. Однако именно поэтому я вдруг сразу успокоился: ну не станет же Трояновский улыбаться, если случилось что-то серьёзное. Оглядевшись, я увидел, что в палатке довольно много народу. На одной из раскладушек, расстегнув коричневый меховой «реглан», Михаил Васильевич Водопьянов, один из первых лётчиков – героев Советского Союза, что-то вполголоса оживлённо рассказывал Михаилу Емельяновичу Острекину – заместителю начальника экспедиции по научной части. Присев на корточки перед газовой плиткой, колдовал над чайником штурман Вадим Петрович Падалко, которого многие побаивались из-за острого языка.
Начальник экспедиции Александр Алексеевич Кузнецов сидел в дальнем углу палатки, склонившись над картой. Тёмно-синий китель морского лётчика с золотыми генеральскими погонами ладно сидел на его атлетической фигуре. На вид ему было лет сорок пять – пятьдесят. Но его моложавое, обветренное лицо и ярко-синие глаза странно контрастировали с густыми, слегка вьющимися, совершенно седыми с желтизной волосами. Ходил он всегда каким-то присущим ему уверенным шагом, придававшим особую весомость его походке. И при всей мужественности и решительности облика говорил он, никогда не повышая голоса. Никто и никогда не слышал, чтобы он изменил своей привычке, даже распекая подчинённого. Видимо, поэтому полярные летуны между собой называли его «тишайшим». Он пришёл в Арк- тику ещё в войну, командуя авиацией Северного флота, а в 1948 году был назначен начальником Главного управления Северного морского пути.
Карта Центрального полярного бассейна, лежавшая перед Кузнецовым, занимала два сдвинутых стола. Она вся была расцвечена красными флажками, квадратиками, пунктирами, перекрещивающимися линиями и ещё какими-то другими многочисленными значками.
Рядом с Кузнецовым с толстым красным карандашом в руке главный штурман экспедиции Александр Павлович Штепенко – небольшого роста, сухощавый, подвижный, с золотой звёздочкой Героя Советского Союза на морском кителе. Это он в составе первых боевых экипажей в августе 1941 года вместе с Водопьяновым летал бомбить Берлин. А в 1942 году вместе с лётчиком Э.К. Пуссепом возил через Атлантику в Соединённые Штаты правительственную делегацию. Это о нём говорили в шутку однополчане: «…как в таком маленьком – и столько смелости». У края стола пристроился помощник начальника экспедиции по оперативным вопросам Евгений Матвеевич Сузюмов. Он что-то быстро записывал, время от времени проводя рукой по гладко зачёсанным назад чёрным волосам. К Сузюмову я с первых дней экспедиции испытывал особую дружескую симпатию, и, кажется, это было взаимным. Я пристально смотрел на него, надеясь прочесть в его глазах ответ на волновавший меня вопрос. Но он продолжал невозмутимо писать, словно и не замечая моего прихода. Я хотел доложить о своём прибытии, как вдруг Кузнецов поднял голову.
– Здравствуйте, доктор, – сказал Кузнецов. – Как идут дела?
– Всё в порядке, Александр Алексеевич.
– Больные в лагере есть?
– Двое, немного загрипповали. Но завтра уже будут на ногах.
– А сами как, не хвораете?
– Врачу не положено, – ответил я и подумал: «Что это начальство вдруг моим здоровьем заинтересовалось?»
– Прекрасно. Кстати, сколько у вас прыжков с парашютом?
Я насторожился.
– Семьдесят четыре.
– Семьдесят четыре. Неплохо. А что бы вы, доктор, сказали, – продолжал он, пристально глядя мне в глаза, – если бы мы предложили семьдесят пятый прыжок совершить на Северный полюс?
На полюс? От неожиданности у меня даже дыхание перехватило. Конечно, много раз, лёжа в спальном мешке, я думал о возможности совершить прыжок с парашютом где-нибудь в Ледовитом океане на дрейфующую льдину. Но на полюс! Так далеко я не заходил даже в самых смелых своих мечтах.
– Ну как, согласны?
– От радости в зобу дыханье спёрло, – весело пробасил из угла Водопьянов.
– Ему с пациентами жаль расставаться, – ободряюще улыбнувшись, сказал Сузюмов.
– Значит, согласны? – спросил Кузнецов.
– Конечно, конечно, – заторопился я, словно боясь, что Кузнецов возьмёт да и передумает.
– Прыгать будете вдвоём с Медведевым. Знаете нашего главного парашютиста?
– Знаю, Александр Алексеевич.
– Он уже вылетел с Бардышевым с базы номер два и через час-полтора сядет у нас. Не так ли, Александр Павлович?
– Точнее, через один час пятнадцать минут, – сказал Штепенко.
– Выбрасывать вас будет Метлицкий. Он уже получил все указания. Вылет в двенадцать по московскому времени. Примерно к 13 часам самолёт должен выйти в район полюса. Там Метлицкий определится и подыщет с воздуха площадку для сброса парашютистов. Площадку он будет выбирать с таким расчётом, чтобы можно было посадить самолёт как можно ближе к месту вашего приземления. Ну а если потребуется что-то там подровнять, подчистить, тут уж придётся вам с Медведевым самим потрудиться.
– Им бы бульдозер сбросить заодно, – посоветовал с самым серьёзным видом Падалко.
– Всей операцией будет руководить Максим Николаевич Чибисов (начальник полярной авиации). Я надеюсь, вы понимаете, доктор, сколь серьёзно задание, которое мы поручаем вам с Медведевым. Серьёзно и
