— Скажите мне, что же это за «обман» и «обида», о которых я слышу отовсюду?
— Трудно сказать точно. Массы поглотило расплывчатое, горькое и «огорчительное» чувство, что Юг обижается, но лидеры редко опускаются до объяснения подробностей. Когда же они это делают, это звучит очень смешно. Они настойчиво рассказывают о чудесном росте Севера, отмене Миссурийского компромисса (заключенного благодаря голосам южан!), и что Свобода царит на большем количестве территорий, чем Рабство. Сецессия не является ни новым или спонтанно возникшим движением — каждый из его лидеров здесь говорил о нем и планировал его в течение многих лет. Казалось, что они руководствуются как личными амбициями, так и дикими мечтами о Великой Южной Империи, в которую войдут Мексика, Центральная Америка и Куба — вот их главные стимулы. Но есть еще один, еще более сильный. Вы вряд ли представляете себе, насколько сильно они ненавидят демократию — им совершенно невыносима сама идея, что голос любого трудящегося человека в оборванной куртке и с грязными руками сможет подавить голос богатого и образованного джентльмена-рабовладельца.
«Как странно, почему столь древнее и славное названье
Вновь получил такой тоскливый, грязный, тусклый и печальный город» [8].
Такими словами Чарльз Маккей описывает Мемфис, но мне кажется, что это самый приятный город Юга. И хотя его население составляло лишь 30 000 человек, он очень привлекателен и в будущем может стать огромным мегаполисом. Длинный пароходный причал был так плотно покрыт тюками с хлопком, что носильщики и их тележки с огромным трудом находили себе извилистые проходы между ними, буквально у самой кромки воды. Такие же точно большие тюки до потолка занимали вместительные склады хлопковых факторов, городские отели ломились от постояльцев, а к небу возносились недавно возведенные и элегантные новые дома.
Еще несколько дней назад, в Кливленде, я видел покрытую снегом землю, но здесь я был посреди раннего лета. В течение первой недели марта жара была настолько угнетающей, что зонтики и веера царствовали на улицах. Широкие блестящие листья магнолии и тонкая листва плачущей ивы попрощались с зимой. Воздух был напоен ароматом цветов вишни и
«… нарциссов,
Предшественников ласточек, любимцев
Холодных ветров марта; где фиалки,
Подобные мгновенной красотой
Глазам Юноны, темным и глубоким,
А запахом — дыханию Венеры?» [9]
Вечером 3-го марта я покинул Мемфис. Узколицый, светловолосый и несколько угловатый джентльмен в очках, который сидел рядом со мной, хотя и родился на Севере, несколько лет жил в штатах Мексиканского залива, и, будучи агентом мануфактуры из Олбани, занимался продажей коттон-джинов [10] и сельскохозяйственного инвентаря. Широкоплечий, очень просто одетый, загорелый молодой человек, чей подбородок был скрыт под небольшой бородкой, принял предложенную ему сигару, сел рядом с нами и представился капитаном Макинтайром из армии Соединенных Штатов, который из-за надвигающихся неприятностей только что отказался от своего назначения и вернулся с техасской границы на свою плантацию в Миссисипи. Он был первым ярым сецессионистом, с которым я познакомился, и я с увлечением слушал его жалобы на агрессивность Севера.
Человек из Олбани был сторонником рабства и заявлял, что в случае разделения, его судьба будет связана с Югом, к добру ли, худу ли, не важно. Но он мягко настаивал, что сецессионисты действуют слишком поспешно и плохо информированы, надеялся, что трудности могут быть устранены через компромисс и утверждал, что, путешествуя по всем хлопковым штатам с момента избрания м-ра Линкольна, повсюду вне больших городов он обнаружил сильную любовь к Союзу и всеобщую надежду на то, что Республика и далее останется единой. Он был очень «консервативен», всегда голосовал только за демократов, был уверен, что северные люди не будут обманывать своих южных братьев, и настаивал на том, что в штате Нью-Йорк настоящих, истинных аболиционистов не более 20-ти или 30-ти тысяч человек.
Капитан Макинтайр молча выслушал его, а затем заметил:
— Вы, как мне кажется, настоящий джентльмен, и вы можете искренне высказывать свое мнение, но вам не следует так ярко проявлять свои чувства в штате Миссисипи. Это может плохо для вас закончиться!
Ньюйоркец быстро ответил, что он «твердо убежден» в том, что он не одобрит никаких компромиссов, которые не дали бы рабовладельцам все, что они просили. Между тем, молчаливый, но внимательный слушатель, я размышлял над немецкой пословицей, что «речь — серебро, а молчание — золото». Что-то неясное дало мне повод заподозрить, что наш бравый вояка не был южанином по рождению, и после нескольких дополнительных вопросов он неохотно заставил себя признаться, что он уроженец штата Нью-Джерси. Вскоре после этого, на небольшой станции, капитан Макинтайр, последний солдат армии Соединенных Штатов, распрощался с нами.
В Гранд-Джанкшен, после того как я занял лежачую позицию в спальном вагоне, две молодые женщины, занимавшие на соседние места, вступили в разговор с сидевшим рядом с ними джентльменом, в результате чего и возник такой забавный диалог.
Узнав, что он торговец из Нового Орлеана, одна из них спросила его:
— Вы знаете м-ра Пауэрса из Нового Орлеана?
— Пауэрс… Пауэрс, — задумался торговец. — А чем он занимается?
— Азартными играми, — таков был невозмутимый ответ.
— Сохрани меня, Боже, нет! Что вы знаете об этом игроке?
— Он мой муж, — невероятно быстро ответила женщина.
— Ваш муж — игрок?! — воскликнул джентльмен с ноткой ужаса в каждом слове.
— Да, сэр, — подтвердила бесстрашная женщина. — А игроки — лучшие люди в мире.
— Я не знал, что они когда-нибудь женятся. Хотелось бы мне посмотреть на жену игрока.
— Хорошо, сэр, взгляните на меня, и вы тотчас увидите ее.
Торговец отдернул оконную занавеску и внимательно посмотрел на свою собеседницу — юную, розовощекую и довольно симпатичную женщину с голубыми глазами и каштановыми волосами, одетую скромно и со вкусом.
— Мне хотелось бы познакомиться с вашим мужем, мадам.
— Хорошо, сэр, если у вас будет много денег, он будет рад познакомиться с вами.
— Он когда-нибудь приходит домой?
— Да благословит вас Господь, да! Он всегда приходит домой в час ночи, после того, как заканчивает партию фараона. Он не пропустил ни одной ночи с тех пор, как мы поженились — уже пять лет. Недалеко от города у нас есть ферма, и если в следующем году его дела пойдут хорошо, мы уедем туда и никогда больше не будем жить в городе.
Весь следующий день я путешествовал по дремучим, покрытым густой листвой и кудрявыми пучками серого испанского мха лесам. Повсюду прекрасные, тянущиеся вверх зеленые веточки розы чероки, желтые цветки сассафраса, белые цветы кизила и дикой сливы. Наша дорога простиралась по бескрайним просторам огромной и вечнозеленой Луизианы, где трава достигала четырех футов в высоту, а ручьи — десять или двенадцать дюймов в глубину.
Это был день инаугурации м-ра Линкольна. Один из наших пассажиров заметил:
— Я надеюсь, что Бог покарает его, и он будет убит раньше, чем произнесет слова присяги!
Другой сказал:
— Я поспорил на новую шляпу, что ни он, ни Гэмлин не доживут до инаугурации.
Старый миссисипец, из рабочих, хотя и владелец дюжины рабов, заверил меня, что люди не желают войны; Но Север постоянно обманывал их, и им теперь нужно восстановить свои права, даже, если за них придется сражаться.
