Выпадают такие месяцы, когда я вынужден с головой уходить в собственную литературную работу. Тогда тоже отвечать на письма удается лишь в случайные «щели» между главами книг, которые я пишу. Вот почему я заблаговременно предупреждаю: если письма от меня вдруг на несколько месяцев прекратятся, не следует думать, что либо я заболел, либо мне надоело. Это означает только одно: у меня нет времени.
Я благодарен Вам за отличные и искренние отзывы о моих книгах и их действии на Вас. Этого добивается каждый серьезный литератор…
Вас заинтересовало, почему мне пришло в голову писать Уэллсу. Ну, с одной стороны, в «Записках старого петербуржца» все это довольно подробно рассказано, а прибавить я могу немного. Нет, спорить с ним у меня желания не было: я отлично знал, что в ГЛАВНОМ в тот миг вопросе — о борьбе с фашизмом — он на моей стороне. Но я знал, что кроме него в Англии есть множество «средних людишек», которые, с одной стороны, готовы были бы примириться хоть с Гитлером, лишь бы он не помешал их рыльцам копаться в их корытцах, а с другой — очень плохо представляли себе, что за люди МЫ, которые теперь оказались их союзниками.
Я был уверен, что, получив мое письмо, Уэллс не преминет опубликовать и его и свой ответ там, в Англии; я понимал также, что, прочтя только МОЕ письмо, англичанин подумает: «Э, пропаганда!», а вот прочтя его как бы с визой Уэллса, по-иному отнесется к нему.
Так все и получилось, и какую-то роль в достижении своей основной цели, ускорении открытия второго фронта, оно сыграло. Вот зачем я его ему писал.
Теперь: Вы пишете, «я буду писательницей». Я думаю так: если Вы твердо решили так, то так оно и случится. Я уже лет в 11–12 совершенно точно определил свой будущий путь: «Хочу стать писателем!» Хотя я шел к этой цели далеко не по прямой линии (я учился в Лесном институте, потом в Институте истории искусств, который кончил вовсе не со званием «писателя»); я работал по 14 различным специальностям, от педагога до землемера и от шофера до художника, хотя я совершенно не умею рисовать. Тем не менее всюду я работал хорошо. Но во все эти времена я неустанно работал и над своими литературными произведениями. В моем архиве исписано бумаги столько, что если бы все это напечатать, наверняка вышло бы не меньше, чем теперь опубликовано моих работ. А ведь тогда, в те дни, их упорно не печатали (хотя многие из них вполне заслуживали бы опубликования). Вот, прежде чем окончательно решиться избрать жизнь писательницы, Вам нужно подумать над этим — выдержите ли Вы многолетнее испытание на терпеливость и трудоспособность? Если не уверены — не стоит и браться. Ведь когда инженер «защищает» проект или кандидат наук «защищает» диссертацию, им именно дозволяется их ЗАЩИЩАТЬ, т. е., споря с оппонентом, доказывать свою правоту. А если я завтра выпущу книжку и кому-то где-то вздумается ее обругать, то мне никто не разрешит выступить с опровержением этого дурного отзыва или спорить, доказывая, что я написал отличную вещь. Это — так же не принято, как женщине, которую назвали дурнушкой, спорить и доказывать, что она мила собой.
Смешно? Возможно. Но это — так.
Да даже и заслужив известность, Вы все равно всецело зависите от общественного мнения, от мнения критиков и рецензентов. А так как в мире, вообще-то говоря, умных людей по крайней мере НЕ БОЛЬШЕ, чем глупых, и добрых, по меньшей мере, не больше, чем злых и недоброжелательных, то и до старости лет Вы всегда будете жить под дамокловым мечом. А вдруг скажут: «Ты устарел!» Надо обладать очень спокойным и в то же время очень смелым характером, чтобы, не заболев и не махнув на все рукой, добиться признания и долгое время сохранять его.
Вот если Вас и это не испугает — что ж, ДЕРЗАЙТЕ!
Ведь надо иметь в виду еще вот что. Когда авиаинженер строит новый самолет, его успех или неуспех поддается простой проверке: летает — хорошо. Не поднимается или падает — плохо. И строитель моста: выдерживает мост проектную нагрузку или нет, определить легко. А вот как установить, хороший или плохой роман Вы написали? Один критик скажет — недурной, трое скажут — фу, гадость, а еще один закричит: «Гениально!» А как узнать, на самом-то деле — что? Узнать можно: об этом скажет мнение широкого читателя. Но для того чтобы он мог пройти по Вашему мосту, прочитать Вашу повесть, надо, чтобы ее напечатали. А часто при пяти отличных отзывах достаточно одного кислого, чтобы издательство от Вас отвернулось… Не боитесь? Ну что ж, тогда — счастливого пути…
* * *
1978. VII. 31
Павловск под Ленинградом
Многоуважаемая С. Я. и Сын!
Прежде всего — простите за безобразную задержку ответа. Чтобы Вы не относили ее за счет моей лени или каких-нибудь еще более предосудительных качеств, прилагаю письмо Лен. Дома детской книги, где по каким-то причинам Ваше письмо пролежало, как Вы видите, почти пять месяцев: привезли мне его на дачу только вчера, 30 июля.
Теперь — по существу вопроса. В моих «Козликах»[5] я ввожу читателя (заметно для него или незаметно, хотелось бы — незаметно) в другой, по сравнению с ему привычным, мир — мир явлений и отношений языка. Поэтому многие свойственные нам обыденные представления тут упраздняются и заменяются иными, не обязательно «перпендикулярными», но и не обязательно «параллельными» первым.
Самый близкий пример — Ваш: «Сети притащили МЕРТВЕЦА, но они же притащили ТРУП». Для языка труп — это вещь, а МЕРТВЕЦ — это мертвый ЧЕЛОВЕК. В те далекие времена, когда складывались основные законосообразности старорусской грамматики, между тем и другим была великая и принципиальная разница. Можно было сказать: «Иду, лежит ТРУП БЫКА». Немыслимо было сказать: «Иду, лежит МЕРТВЕЦ-БЫК». Мертвецом могло стать лицо ОДУШЕВЛЕННОЕ, а БЫК, хоть и десять раз живой, душой не обладал и почетного звания «мертвеца» заслужить не мог, умри он хоть трижды.
Вне языка мы давно подвергли сомнению это различие среди живых. Внутри языка оно даже и терминологически еще не совсем изжилось: и сегодня нет-нет слышишь деление предметов на «одушевленные» и «неодушевленные». Да оно и удобно, тем более что языку очень мало дела до любых открытий в области биологии, астрономии и любых других наук. Пусть нам великолепно известно, что не солнце обходит неподвижную Землю, а наоборот, она, Земля, вращается в его лучах, — зная это, никто из нас не скажет: «Земля подвернула под лучи солнца Северодонецк (или Ленинград)». Напротив того, и Вы, и мы со спокойной совестью скажем: у нас, в Ленинграде, или у вас, в Северодонецке, солнце зимой САДИТСЯ раньше, ВСТАЕТ позже, чем летом.